Всем смертям назло - [3]

Шли годы, женился Николка, умер старик «лерий».

Вскоре в Карелию пришла Советская власть. Поднялись койкарские бедняки на её защиту. Многие карелы шли в смертельный бой с беляками, белофиннами и англичанами.

Расстреляли белофинны Егора, брата жены Николая, одного из организаторов первой в Койкарах партячейки.

В том же двадцатом году на берегу родной Суны, на скалистой гряде, захваченный интервентами, принял смерть от английской пули второй шурин Николки-батрака — красный комиссар Алексей Фофанов.

Это в честь него, умного и справедливого, громкоголосого и смелого, главного правдоборца на селе, назвали таким же именем и сына Николая, который родился за год до революции — 15 октября 1916 года.

Как сквозь заиндевелое стекло Алексею видится лицо дяди-комиссара. Худое, скуластое, большие глаза, чёрная борода…

Помнит, как причитала бабушка, бегая по берегу реки, и как он, Алёшка, семенил за ней, хватаясь за полы старого полушубка.

Не нашли сельчане Алексея — красного комиссара, унесла его Суна.

Чёрный был для карел двадцатый год. Чёрным стал снег вокруг — спалили белофинны Койкары.

Для всей молодой Карельской республики это было тяжёлое время. С севера лезли англичане, с запада — белофинны, кулацкая контра голову подняла.

В том же двадцатом году, когда Алексею ещё не было четырёх лет, смерть первый раз приблизилась к нему вплотную, пробежала рядышком.

В погожий летний полдень койкарские ребятишки возились у реки, около широкого деревянного моста. Сейчас этого моста напротив Койкар нет, сгорел во вторую мировую войну.

Пускала малышня кораблики из толстой сосновой коры с берестяным беленьким ветрилом. Неслись по Суне коричневые лодочки под радостные ребячьи крики. Далеко-далеко белели крохотные паруса.

И вдруг из-за леса вылетела громадная серебристая чудо-птица. Стар и мал видели такое диво впервые. Кто в лес побежал с перепугу, кто шапки стал бросать от обуявшей вдруг непонятной радости. Многие думали, что самолёт-то наш, советский, а он вдруг бомбы стал бросать. В мост целил.

Ребятишки, как воробьи под градом, — кто куда. Кто под гору к избам, кто в речку прыгнул да поплыл, кто под мост залез.

Алёшка бегал по берегу и страшно кричал. Откуда ни возьмись выбежала тётка Фёкла, увидела Алексея, к нему бросилась.

Подбежала, схватила, а самолёт снова вылетает и низко так, низко, над самой водою. Бросил бомбу, не попал и на этот раз в мост, но упала тётка Фёкла, упала ниц, крепко прижав к груди Алёшку.

Улетел самолёт английский. Кинулись к Фёкле, а она не живая. Осколок в спине.

Под ней Алексея нашли, тоже без движения. Мать руки к небу вскинула, запричитала. Но тут Алексейка зашевелился. Живой оказался, живой.

МОЛОДЕЦ, ПАРНИШКА!

Быстро, словно сизые голуби, летели дни. Шла новая жизнь.

Отец работал на сплаве, Алексей помогал по дому.

Дружки подойдут — Шурка Филиппов, Лёша Никитин, Сеня Амосов — кричат в окна, гулять зовут.

Но малые не бездельничали. Из лесу таскали отцовскими берестяными кошелями грибы, полные, с верхом, туески малины, брусники. Знали нетопкие, пружинистые, подсыхающие быстро болотца, где бывала морошка, сочная, янтарная.

Пуще всего на свете любил Алексей рыбалку. Сколько на памяти у него было луд озёрных, где рыба кишмя кишела! Знал, где по весне на Суне брали крутоспинные, широкие, как сковородка, лещи.

Лесные ламбушки манили его своей первозданной чарующей красотой. Там можно было целый день просидеть наедине с густыми мерно покачивающимися елями, слушать, как шуршит тонкий тростник. Птицы поют, рыбёшка резвится, сверкая серебром.

О чём только не передумаешь, какие только мысли не придут в голову…

В этом году в школу, в первый класс, а что потом?..

Был бы живой дядя Алексей, на рыбалку вместе ходили бы… Он, бабушка рассказывала, любил… Может, жил бы он в городе… И тогда можно было бы поехать к нему в гости, посмотреть на большие дома, на улицы, мощённые гладкими камнями.

…Интересно, кто придумал такие красивые названия озеркам: Коокой-ламби, Хейне-ламби, Хебо-ламби, Киви-ламби.

Киви-ламби ясно почему. Там посредине озера большой розоватый камень. Вот и назвали Камень-озеро.

По воскресеньям после обеда за деревней перед берёзовым поредевшим лесочком собирались все мальчишки Койкар.

Хромой пулемётчик Емельян Лаврентьевич Петров делил их на две команды, долго объяснял, кто будет разведчиками, кто в кавалерии, кто пулемётчиками. Проверял самодельные деревянные винтовки, пулемёты «максим», гранаты. Командиры выбирались. Однажды, к удивлению и неописуемой тайной радости Алексея, он был выбран командиром эскадрона, а в эскадроне были даже третьеклассники.

— Шустрый он, и сметка военная у него имеется, — рекомендовал старый красноармеец ратному войску Алексея.

«Войны» были рьяными и заканчивались поздно. В белые ночи игры были ещё привлекательнее, ещё таинственнее и правдоподобнее.

Для многих они стали первыми уроками, которые пригодились через пятнадцать лет… Пригодились и Алексею…

Осенью Алёша пошёл в школу. Раиса Ивановна Рыболовлева, первая учительница в Койкарах, посадила его на парту прямо перед собой.

— Мал ты слишком, как зайчонок в траве, среди таких рослых ребят, — сказала она, смеясь.