Всем смертям назло - [7]

«Как же я не нашёл это при обыске», — подумал Алексей и стал медленно приподниматься. Он хотел было закричать, но унтер, заговорщицки подмигнув, прижал палец к губам — приказал молчать. Унтер сделал несколько шагов назад, не сводя глаз с Алексея. Солдат поднёс своему начальнику лыжи, присев, стал затягивать ему крепление. Но, видно, у него замерзли руки. Унтер, прошептав ругательство, нагнулся, чтобы самому сделать то, что не может этот болван, трус. Алексей рванул с плеча карабин.

Унтер выстрелил. Алексей левой рукой схватился за грудь, успев крикнуть по-фински:

— Бросай оружие! Стреляю!

В один миг все были на ногах. Унтера разоружили, связали. Алексей сидел на снегу, бледный, с закрытыми глазами. Кровь стекала по руке, прижатой к сердцу, красила ярко-белый снег. Матти быстро расстегнул полушубок, гимнастёрку, разрезал ножом свитер. На левой стороне груди кровоточила круглая, величиной с пятак рана.

— Ну, что там? — прошептал Алексей.

Матти промакнул кровь бинтом и присвистнул от удивления. Рана оказалась совсем мелкой, похожей на ссадину.

— Поглядите, чудеса да и только, — обратился сержант к товарищам. — Пули не видно, срикошетила, что ли?

Нужно было уходить, не мешкая, с этого места.

Поддерживая под руки, Алексею помогли стать на лыжи.

— Как же я пойду, братцы? — укоризненно спросил он.

— Да ничего там нет. Не ной, — рассердился Матти.

— Пуля в меня вошла — ничего нет! — вскрикнул Алексей.

Пошли по лесу. Алексей шёл, держась за сердце. Его вещмешок взял Матти.

Через некоторое время Алексей повеселел — он почувствовал, что кровь перестала идти. Шёл уже не горбясь, пытался даже помогать себе лыжными палками.

Найдя глухое место, остановились.

— Ну, как дела, Лёха? — спросил сержант. — Вижу, ты парень стойкий, пуленепробиваемый, одним словом.

Ребята заулыбались, стали готовить обед.

— Эй, который час, чемпион? — спросил, как ни в чём не бывало, Матти. — Достань будильник.

Алексей долго расстёгивал халат, затем полушубок, боялся прикоснуться к ране. Наконец, нащупал в кармане часы. Вдруг пальцы почувствовали что-то неладное. Он быстро вытащил часы на свет.

— Глядите, парни, вот фокус-мокус! — закричал, захлёбываясь в радостном смехе, Алексей, забыв обо всех приказах быть осторожными. Стекла не было. В белом циферблате в центре, где сходились стрелки, зияла блестящая дыра. Шестерёнки свободно катались в серёдке. Алексей перевернул часы и сразу замолк. Из задней, слегка разорванной крышки, той, что прилегала к груди, словно жадный овод, хищно высовывалась маленькая тёмно-жёлтая пуля.

Матти не торопясь разлил по кружкам водку.

— Есть предложение выпить за новорожденного, — сказал сержант. — Кто за, кто против, кто воздержался? Все за. Ну, Алёшка, жить тебе сто лет, после сегодняшнего дня. Будь здоров!

ЗНАМЯ БРИГАДЫ

«Здравствуй, Шура. Пишу тебе из Восточной Померании. Идём мы вперёд. Перед нами Липштадт. Что за город, не знаю — завтра увидим. Проезжаем сёла, хутора. Здесь у них всё не так, как у нас. Дороги хорошие — можно жать на всю железку. Лесочки словно гребешком вычесаны, домики интересные, как мухоморы — с красными крышами. Диковинно мне — март, а тут уже весна. Травушка мягкая повылазила, мнём её гусеницами. Останавливаемся на ночёвку, занимаем барские дома. Там никого нет — все драпают на запад — нас боятся. Вина тут разного много в старых погребах, но ты меня знаешь, я не любитель. Сегодня утром встал, вышел в сад — сирень набухает. И берёзка в саду у них растёт. Так я заскучал по дому, прямо слёзы горло сжали. Товарища моего, Лёню Ризина, я тебе карточку с ним прислал, ранило, отвоевался».

— По машинам! — кричал комбат Кунилов, высокий хмурый человек. — Конспект на родину сочиняешь, лейтенант? — спросил он, проходя мимо сидящего на крыльце Афанасьева. — По машинам!

Один за другим взревели моторы, и мирный фольварк вмиг заволокло густым дизельным дымом.

Алексей Николаевич легко перекинул ноги в чернеющий люк, ощутил ладонью тёплую от полуденного весеннего солнца броню.

«И надо же, так рано тут весна», — удивился он, оглядывая по-летнему высокое синее небо. Потрогал для верности, застёгнут ли карман гимнастёрки, куда положил недописанное письмо, нахлобучил тяжёлый промасленный шлем и спустился вниз к ребятам.

— Эх, братцы, погодка-то прямо красота, — сказал, словно поняв настроение командира, заряжающий Владлен Егоров.

— Сплошная демобилизация боевого настроения, — заметил наводчик Трофимов. — Накинуть бы цивильный плащ и пойти с кем-нибудь искать подснежники. В лесу сейчас божья благодать. Птицы поют на любой вкус, я вам замечу.

— Земля распушилась, вот-вот сеять надобно, — шумно вздохнул механик Василий Фофанов.

Афанасьев промолчал, глянул на часы. Быстро прогрев моторы, танки выбирались на асфальт.

— Эх, война, проклятая война,

Сколько ты нам горя принесла, —

запел Трофимов, но голос его, простуженный и низкий, потонул в рокоте дизеля.

Алексей Николаевич достал из узенького карманчика на поясе ключ, открыл небольшой сейф — там лежало, завёрнутое в чистый клеёнчатый пакет, знамя бригады. Он вынул его, повертел в руках и снова спрятал на место.