Всем смертям назло - [8]

Танки шли по широкой и добротной дороге, растянувшись длинной цепью. Афанасьев видел танк командира бригады, полковника Пескарёва, отыскал машину своего лучшего дружка Лёни Ризина. Там теперь сидел младший лейтенант Перетятько.

С полей шёл знакомый запах оттаявшей земли, прелой соломы. Где-то вдалеке раскатился гром — ударила тяжёлая артиллерия.

Алексей Николаевич спустился в танк, сел на своё место, посмотрел на наводчика, улыбнулся. Нет, что ни говори, окружающая обстановка, которая возникает вокруг новичка, это главное, — думал он. Трофимов всего месяц в экипаже, а ведь не узнать. Другой человек. Среди смелых и самые робкие делаются смелыми. Хорошие ребята подобрались, ничего не скажешь.

И Афанасьеву вспомнился прежний экипаж. Александр Яковенко — механик-водитель, Иван Жилин — наводчик, Ибрагим Мангушев — радист-пулемётчик, Александр Ушенин — младший механик. Двое русских, татарин, украинец и он сам, карел. Не экипаж, а прямо-таки Совет национальностей, будто специально кто подбирал, шутил бывало Сашок Яковенко, красивый парень с озорной улыбкой…

— О чём думаете, товарищ лейтенант, если не секрет? — спросил, подсаживаясь рядом, Трофимов. — Вы меня извините, конечно. Видел, как вы сирень рукой гладили. Так это ж ведь немецкая сирень. Была б моя воля — я бы её гусеницами на силос искромсал. Землю их всю гадючью перепахать надо. Всё заново посадить…

Афанасьев внимательно слушал, не отрывая глаз от лица Трофимова. Но вдруг поймал себя на том, что сейчас улыбнётся. Зелёный парень, учить его ещё да учить.

— Чего вы? — покосился Трофимов.

— Да так, много в тебе ещё детства. Не всё ещё по полочкам разложилось в голове-то. Напускаешь ты на себя, парень, всякого. Ну-ну, только не обижаться. Правду я тебе говорю.

— Но ведь нам досталось, товарищ лейтенант? Что скрывать тут? В сорок первом скрутил он нас, пленных сколько уничтожил, полстраны сжёг, по ветру пустил. Сколько сиротами оставил. Жизнь только наладилась — и всё прахом пошло.

…Да, сорок первый год. Сейчас март сорок пятого. Сколько беды и горя позади осталось! Кровавые бои на Ухтинском направлении, голод в блокадном Ленинграде, бессонные ночи на Ладожском озере, где он был регулировщиком легендарной «дороги жизни», первое ранение, затем напряжённая учёба в танковом училище…

Алексей Николаевич не мог припомнить, где и когда он заболел танками. Может, в финскую, а, может, ещё раньше, когда увидел впервые автомобиль, прогромыхавший по мосту в Койкарах. По лесу идёт — танки видятся, в машину сядет — кажется ему, что в танке мчится, заснёт — танки являются. Живые, приятно пахнущие машинным маслом. Но только лишь после ленинградской блокады сбылась мечта, нашёл добрую душу его сто первый рапорт. Послали учиться в Казань. И вот уже почти год он командир танка…

Мысли Алексея Николаевича прервал треск в наушниках, за которым сразу возник резкий знакомый голос Пескарёва:

— Воздух! Всем свернуть налево, под прикрытие леса!

Резво поднявшись наверх, Афанасьев увидел, как вдалеке прямо по курсу на колонну заходили «мессершмитты». Передние танки нырнули в лес. Натолкнувшись на сильный заградительный огонь крупнокалиберных пулемётов, «мессера» сделали только один заход и ушли дальше на восток.

После перекура стали выезжать на дорогу. Почти у самого шоссе танк Афанасьева забуксовал — правая гусеница попала в небольшое болотце.

— Что у вас? — спросил по рации комбат Кунилов.

— Пустяки! Следуйте дальше. Мы сейчас, — ответил Афанасьев.

Стали выбираться. И надо ж такому случиться — болотце сущий пустяк, но чем больше крутят гусеницы, тем глубже садится машина. Стали рубить молодые деревца, бросать под траки — ничего не помогает. Работали до десятого пота, и всё никак. Под вечер к ним возвратился бронетранспортёр — все облегчённо вздохнули, но увы, он не смог вытащить танк. Решили ждать утра. Разожгли костёр, стали готовить ужин.

— Ну, пехота, зимовать будешь с нами, — смеялся Трофимов над автоматчиками, приехавшими на выручку.

— Ты скажи спасибо, что примчались телохранители наши. Небось, чувствуют, что тоже в ответе за знамя, — сказал сердито сержант Фофанов.

Наступило неловкое молчание.

Трофимов щёлкнул трофейным портсигаром, протянул автоматчикам.

— Да, промашка вышла. Надо было, значит так, сразу Кунилова остановить. Взял бы на буксир и вся недолга, — виновато сказал Афанасьев. — Ну да горевать нечего. Быть не может, чтоб танки не проехали по этой дороге. Подсобят.

Мирно трещал костёр, освещая лица повеселевших танкистов. В густой ночи громадой чернел стоящий на асфальте бронетранспортёр, красные блики бегали по броне осевшего в трясину танка. Вдалеке, с той стороны, откуда пришли танкисты, послышался гул моторов.

— Прав наш командир, дорога здесь людная, — сказал Фофанов. — Пошли на шоссе, голосовать.

— И правда танки, ишь как далеко прожектора бьют, — сказал наводчик Трофимов и стал взбираться на дорогу.

В ту же секунду ночь разорвала белая вспышка. За ней вторая.

— К бою! — закричал Афанасьев.

Когда вскочили в танк, вспыхнул бронетранспортёр. Немцы, не заметив увязший танк, подходили всё ближе и ближе. Трофимов развернул орудие.