Всего лишь пепел - [5]

 — Что будем делать, хозяин, ведь не хватит досок? — нудно тянул свое Муслим. — В деревне у соседей на стройке целый штабель нужного калибра лежит. Вы бы у них, что ли, купили?

 — Заткнись! — заорал Василий Петрович. — С какого это рожна я буду покупать? Ты что не знаешь, кто я? Давно бы сползал ночью со сворой своих дармоедов, по-тихому загрузил бы машину и сюда. Все учить тебя?

 — Да пробовали мы своровать, — спокойно признался Муслим, — там бабки ночью, злые как шакалы, ходят вокруг своей стройки, мимо них суслик не проскочит.

 — Да я тебя… — Василий Петрович еще несколько минут, ничуть не сдерживая себя, кричал на Муслима, наконец, исчерпался и замолк.

Из-за озера на участок хищной амебой наползала ночь, накрывая сумрачной желеобразной массой кусты, скамейки, гипсовые фигурки людей с веслами и снопами пшеницы в руках. Василий Петрович косорото зевнул и махнул на прощание рукой нахохлившемуся черной птицей Муслиму:

 — Ладно, иди, утром я сам все решу…

Назавтра была суббота, выходной. Василий Петрович основательно выспался, плотно позавтракал и приказал домработнице Фросе приготовить его парадный мундир. Пока та чистила щеткой китель и сдувала пыль с фуражки, Василий Петрович, потягивая китайский зеленый чай, еще раз выслушал отчет бригадира Муслима о глубине обороны на строительном объекте «деревня».

 — Так-с, — приговаривал он после каждого третьего глотка, — понятно.

Наконец он отодвинул в сторону чашку и вышел из-за стола. Ему действительно все казалось ясным и понятным, как, например, хищные намерения парящего сейчас в высоком небе ястреба. Василий Петрович, вскинув руку козырьком ко лбу, внимательно рассматривал птицу.

 — Да я и мудрить не стану, — сказал он Муслиму, — просто схвачу их когтями за жабры.

 — Эскорт будете брать? — спросил бригадир, бросив взгляд на маячивших в отдалении сержантов.

 — Ни к чему, — усмехнулся Василий Петрович, — что нам, со стариками воевать?

Через тридцать минут он уже уверенно шел по деревне. Если бы в этот момент его видел кто-то из сослуживцев, то непременно отметил бы, что и походкой, и повадкой коллега Пузынёв явно перешагнул за границы своего звания и должностных полномочий. С такой сановитой важностью, внушающей окружающим трепет и благоговение, ходят лишь трехзвездочные генералы да заместители министров. Но примерно в таких чинах и мнил себя сейчас Василий Петрович, блуждая мыслью в лабиринтах своих грез. О, знал бы областной прокурор с каких высот взирал на него иной раз милицейский чин Пузынёв! Не миновать бы тому Пузынёву беды! Но не научились еще прокуроры блюсти надзор за содержимым голов российских граждан. Не научились! И наверняка в этом нет никакой беды. Иначе бы написал ли свои гениальные строки Александр Сергеевич?

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ль во многолюдный храм,

Сижу ль меж юношей безумных,

Я предаюсь моим мечтам.

Неизвестно... А Василий Петрович как раз тоже подходил к храму. Этот, правда, находился еще в стадии строительства. Десятиметровой высоты сруб окружали леса, на крыше, гремя листами оцинкованного металла, копошились рабочие. Внизу прямо на земле стояла золоченая луковица купола, увенчанная крестом. «Это как же ее будут устанавливать?» — задумался Василий Петрович.

 — Автокран заказали на следующий четверг. Операция несложная: и вес маленький, и высота пустяковая.

Василий Петрович обернулся на голос. Перед ним стоял священник в подряснике с крестом на груди, лет сорока, худощавый среднего роста с небольшой русой бородкой.

 — А вы из дома у озера? — спросил он у Василия Петровича, непривычно, по-особому мягко, заглянув ему в глаза. — На исповедь? На беседу? Или пожертвование хотите сделать?

Подобным образом на Василия Петровича давно никто не смотрел. С испугом, недоверием, тайной или открытой ненавистью, с чувством презрения или превосходства, с равнодушием, наконец — это всегда-пожалуйста. А вот так, как будто в детстве, словно мать ожила, взяла за плечи, прижимает к себе с любовью, но и строгостью — что, мол, натворил? — такого не бывало уж много лет. Василию Петровичу показалось, что его, как мокрую половую тряпку, выкручивают, выжимают, и из него брызжет во все стороны грязная вода… Он испугался, и чтобы привести себя в норму, встряхнулся, как делает это искупавшийся в болоте пес и выругался. Потом нарочито грубым тоном приказал:

 — Так, документы предъявите, гражданин! Оружие, наркотики имеете при себе?

 — Бог с вами, — перекрестился священник, — зовут меня отец Николай, я настоятель этого храма, кстати, тоже Никольского. Живу пока в доме Анфисы Сергеевны Воскресенской. Там и документы. Принести?

 — Потом! — махнул рукой Василий Петрович, он уже во все глаза осматривал штабеля с досками.

 — Это что? — спросил он. — Пиломатериалы? Надеюсь, не краденые? Документы на них имеются?

 — Отчего же краденые? Бог с вами, — опять осенил себя крестом отец Николай. — Все бумаги в порядке. Только я этим не занимаюсь. У нас есть староста, Анфиса Сергеевна Воскресенская. Если необходимо, она вам всё расскажет.

От священника отделилось невидимое облачко ладанового фимиама и окутало Василия Петровича. Тот поморщился.