Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [99]

Все это промелькнуло у Бетала в голове, пока посланные его обшаривали стадо.

Он подозвал к себе лучших молодых чекистов — Хабалу и Шихима.

Высокие широкоплечие парни были даже одинаково одеты: на обоих полушубки, галифе защитного цвета, щегольские хромовые сапоги и красноармейские шлемы на головах.

— Хабала, — спросил Бетал, — как думаешь, у кого они могут скрываться?

— Трудно сказать, но подозрение у меня есть!

— Кого подозреваешь?

— Алоевых.

— Кем они доводятся Шипшевым?

— Батраками у них были.

— Где дом Алоевых, знаешь?

— Нет. Не знаю.

— В таком случае выясните с Михельсоном. И проверьте этих людей!

Несколько чекистов в сопровождении Михельсона и одного из алтудцев направились к жилищу Алоевых. Сакля их стояла на самом краю села, старая, покосившаяся, крытая слежавшимся камышом. Посредине двора — яма, откуда, по-видимому, извлекали глину для обмазки стен. Михельсон, Шихим и еще два-три человека расположились- в ней, установив на краю ручной пулемет системы «Льюис». Хабалу послали в дом.

Медленно, не прячась, он пошел через весь двор, не спуская глаз с темных окон. Вдруг одно из них распахнулось, и выглянула старушечья голова, повязанная серой шерстяной шалью.

— Чего тебе? Хозяин нет дома! — крикнула старуха по-русски.

Хабала кивнул и, не обращая внимания на окрик, так же невозмутимо вошел внутрь через заднюю дверь, выходившую в сад.

Увидев, что перед ней кабардинец, старуха забормотала что-то уже на родном языке, недовольно косясь на его буденовку, украшенную красной звездой.

— Напугал ты меня своей островерхой большевистской шапкой, — расслышал Хабала. — Садись, молодец, гостем будешь.

— В доме есть кто? — не принимая приглашения, спросил он.

— Нет никого. Сын в Исламово уехал.

— Зачем?

— Гармонист он. На свадьбу увезли.

— Твой сын — гармонист?

— Аллах порадовал меня сыном, — с гордостью заявила она. — Дня нет, чтоб не приехали за ним то из одного, то из другого аула…

— Дай бог ему долгой жизни, — сказал Хабала.

Бегло осматривая комнату, он задержал взгляд на внутренней двери.

— Куда она ведет?

— В прихожую ведет, в прихожую, молодец, — затараторила старуха. — Она у нас заколочена! Кукурузу мы там держим. Заколочена, сынок!

Хабала толкнул дверь ладонью. Она не поддалась.

— Кукурузой с той стороны завалена, не откроешь…

Она плотно сжала синеватые сухие губы. Интерес гостя к двери явно встревожил ее.

Хабала равнодушно кивнул и вышел в сад. Потоптался возле одного из деревьев и, будто из простого любопытства, заглянул в подслеповатое окошко летней кухни. Ничего там нс разглядел, но заметил под окном скрученные пучки сена, не оставлявшие никаких сомнений в том, что где-то неподалеку прячется человек, который не может пойти в уборную открыто, с кумганом в руках.

Хабала щелкнул затвором своего карабина, вогнав патрон в ствол, и пружинистой походкой обошел дом с фасадной стороны. Бесшумно поднялся по деревянным ступенькам на открытую галерею и, прижавшись к стене, дулом карабина сбросил крючок с двери, ведущей в прихожую. В ту же секунду прогремел выстрел. Пуля пробила двери. Открывай Хабала крючок рукой, — не миновать бы ему верной смерти.

Не успел молодой чекист спрыгнуть с галереи, как дверь распахнулась, и на пороге появился Туган Шипшев. Увидев Хабалу, он с быстротою молнии вскинул ружье к плечу. Но выстрелить ему не дали. Короткая пулеметная очередь из ямы — и на груди у Тугана задымилась одежда. Он рухнул, как подкошенный, гулко ударившись головой о верхнюю ступеньку.

…Михельсон и его люди обшарили каждый уголок в сакле и во дворе, но не обнаружили никаких следов второго бандита.

Где же мог скрываться бывший царский полковник Темиркан Шипшев?

То, что следов его пребывания не нашли в доме Алоевых, ничуть не смущало опытного Михельсона. Дело в том, что братья очень редко устраивались где-либо на ночлег вдвоем. На этот раз предосторожность оказалась не лишней для старшего брата.

Когда Калмыкову сообщили, что Туган Шипшев убит, он нахмурился.

— Второго хотя бы надо схватить живым! — недовольно сказал он, не глядя на Михельсона.

В ауле уже царило необычное оживление. Хабар о перестрелке, о том, как Тугана прошили пулеметной очередью, мгновенно облетел всех жителей Алтуда.

Бетал молча шел по улице в сопровождении опергруппы. Брови его почти сошлись на переносице, взгляд не предвещал ничего доброго.

Вдруг он неожиданно остановился. Что-то привлекло его внимание. Шихим проследил за направлением его взгляда. В одном из дворов, не обращая внимания на соседей, толпившихся у плетня и возбужденно обсуждавших случившееся, какой-то старик как ни в чем не бывало колол дрова. Одет он был в выцветшую темносинюю черкеску, на голове — меховая черная шапка, порыжевшая от времени.

«Едва ли это только природная невозмутимость кабардинца… — подумал Калмыков. — А может быть, он глухой?»

— Шихим, — повернулся Бегал к молодому оперуполномоченному. — Видишь вон тою старика?

— Вижу.

— Как он тебе кажется? Не подозрителен? Все взбудоражены, никто, услышав стрельбу, в доме не усидел, все на улицу выбежали, а он… Тюкает себе топором. Сходи, посмотри. Может, слеп он. Или — глухонемой? Но будь начеку.