Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [15]

Надежда Николаевна смотрела на пустующий школьный двор, густо заросший ярко-зеленой травой, на которой так любили играть и бороться ее ученики, и размышляла, как поступить.

Настоять на своем?

Предположим, она сумеет. Но уверена ли она, что назавтра в ее школьные дела не вмешаются «отцы селения», и крестьянским ребятам, вроде Бетала Калмыкова (а их было уже несколько человек), не придется покинуть школу?

Она была глубоко убеждена, что далеко не все дети ее школы, такие разные по характерам и сословной принадлежности, единодушны с Мирзабском, чванливым и мстительным, как и его отец. Но пока ни один из них, кроме новенького, не отваживался возразить сыну сельского князя, пользующегося, по слухам, поддержкой и расположением окружного начальства.

Надежда Николаевна отошла от окна и, остановившись возле стола, на котором лежал раскрытый классный журнал, медленно обвела взглядом притихших учеников. Почти все они, за исключением некоторых, опускали глаза. Мирзабек не сделал этого: он продолжал смотреть на нее с независимым видом.

«…Не забудь, что твоего отца сослали в Сибирь…», — снова застучало у нее в висках. Она попыталась заставить себя улыбнуться, как обычно, и начать рассказывать, но улыбка получилась жалкой, и, чтобы не расплакаться, ей пришлось сказать им, что занятий больше не будет и что они могут идти домой.

Уходя, она оглянулась и встретила сочувственный, понимающий взгляд Бетала: «Что я мог сделать?» — словно говорил он.

…В классе застыла гнетущая, тревожная тишина. Не слышно было даже дыхания ребят.

Тишина давила. Каждый чувствовал на своих плечах ее тяжесть.

Неизвестно, сколько бы времени они так просидели, если бы Калмыков не собрался уходить.

Когда он шел мимо парты Мирзабека, тот схватил его за руку.

— Ты во всем виноват!

— Отпусти по добру! — сказал Бетал.

— Видали его? Отпусти! И не подумаю, сын Калмыковых, — издевался Мирзабек.

Первым побуждением Бетала было как следует размахнуться и ударить обидчика, но он вовремя вспомнил данное самому себе обещание.

— Пусти! В последний раз говорю!

Мирзабек оглянулся, как бы ища сочувствия, но на этот раз его никто открыто не поддержал. Он разжал руку.

— Княжеская честь, говоришь? — с издевкой проговорил Калмыков, поправляя ворот бешмета. — Не таким бы, как ты, говорить о чести и совести!

Когда дверь за Беталом захлопнулась, класс еще несколько минут сидел тихо. Первым нарушил молчание Кармов:

— Позор нам всем! — сказал он. — И почему неймется именно тебе, Мирзабек? Ты нам мешаешь учиться. Уж больно заважничал! Что плохого сделал тебе сын Калмыкова? Зачем ты обидел учительницу?..

— Я заважничал?! Смотри, не пожалей о сказанном! Я ведь могу из тебя дурь выбить!

— Попробуй! Увидим, кто кому выбьет!

— И попробую! Тогда не скули, — поздно будет!

Оба уже стояли посреди комнаты, наскакивая друг на друга, и, пожалуй, сцепились бы, если бы товарищи не развели их в разные стороны.

…Бетал неторопливо шагал домой, и перед ним стояло огорченное лицо Надежды Николаевны. Он винил себя больше всех в сегодняшнем происшествии. Ну надо же было, в самом деле, усесться за первую парту! Как будто не все равно ему, где сидеть?! Раздразнил только княжеское отродье.

Потом мысли его обратились к Сибири. Видно, досужие болтуны не лгали, и туда действительно был сослан отец учительницы. Бетал имел весьма смутное представление об этой неведомой и далекой стране. Он знал по рассказам взрослых, что там царит страшный холод и туда увозят закованных в железо преступников — воров, грабителей и убийц.

Воображение рисовало ему бесконечные глухие леса, где рыщут голодные волки и беспрерывно стучат топорами каторжники в цепях, срубая столетние деревья, покрытые льдом и снегом…

Отец Надежды Николаевны не мог быть плохим человеком. В это Бетал не верил. Но тогда за что же его сослали? И почему самой учительнице запрещено покидать захолустное Хасанби? Что она такое сделала, чтобы потерять право жить, где ей хочется?

Жизнь продолжала ставить все новые и новые вопросы. Только вот ответить на них было некому.

Домой Бетал возвратился задумчивый и рассеянный.

* * *

Время летело быстро. С того памятного дня, когда отец отвел Бетала в русскую школу, не случалось больше никаких из ряда вон выходящих событий, и юный Калмыков, полностью отдался ученью, понемногу привыкая к новой для него обстановке.

Он изрядно отстал от своих сверстников, но упорство, природная любознательность, а главное, страстное желание все знать и уметь помогли ему наверстать упущенное.

В свободные от занятий дни, а иногда и вечерами он по-прежнему навешал отца, пасшего общественные табуны в казачьей станице Марьинской. На стане, где жили табунщики, часто звучала русская речь, и Бетал владел русским лучше многих своих одноклассников.

Правда, это лишь подливало масла в огонь, раздувая ту беспричинную, как ему казалось, ненависть и злобу, которые питали к нему сынки знатных богатых родителей, а особенно Мирзабек Хатак-шоков.

Бетал научился держать себя так, словно их вовсе не существовало.

Открытого вызова они пока не бросали, но подчеркнуто сторонились его, собираясь группами, и шушукались по углам. Он не раз ловил на себе косые взгляды, замечал многозначительные усмешки.