Все вещи мира - [8]

Шрифт
Интервал

его как раньше встречали контрабандистов
из-за далекого моря комиссаров
из холодной страны
по крыльям скользит невозможная позолота
и не справиться с этим липким страхом
пока человек со спутанными волосами
вырываясь из рук полицейских кричит
маркс был прав

«Если запах будет столь же…»

если запах будет столь же
невыносим как свет отделяющий
пласты друг от друга то вернутся
они уже не домой а в какие-то
новые но полутемные квартиры
в районах затерянных между
железных дорог наблюдать
за тем как выкатываются
из утренней пены составы
и вокзальный дым укутывает
истонченные муравьями стены
и солнце сжигает дремлющих
в переулках глотающих дым
равно и нас в просторных
и тесных кофейнях на берегу
странноприимного моря

«Вечером влажный ветер с окраин…»

вечером влажный ветер с окраин
доносит запах хлеба и еще какой-то
неуловимый запах немного липкий
словно цветут каштаны или кровь
закипает словно поют в измайловском
парке старухи о жизни своей и качаются
в такт нелегким деревьям дыму тепло —
централи что свинцовым пологом
обволакивает наши дома и звезды наши
и поэтому ночью видно как днем —
хлопают незнакомые двери и ладонью
о ладонь ударяют люди в растянувшейся
полутьме где даже собаки не боятся
собственной тени где магистраль
освещается фонарями и радио сообщает
что мы не успели добраться до дома

«Комедии древней шорох…»

комедии древней шорох и по скатам крыш проникающий в день свет с далеких полей там где молчат павшие от легкого звона от стука на лишенную ограничений робкую землю — пена омывает камни прокопченные стены мерзнут каштаны и на влажной земле в промежутках камней эта внутренняя вода внутренний свет расщепленных границ выплескивающийся на свободу там нет никого надзиратели спят поднимаются волны трав и становятся выше окруженные солнцем преданные цветы желтоклювые птицы в светящихся клетках ничего не знают о том как закончится день и свернутся ящерицы в трещинах поля будет скользить разрезая траву тот же слой воздуха перемешивая частицы уснувших с частицами почвы под покровом желтеющей пыли

А гора

кто бы вспомнил те переулки
холмистые выемки их канавы
в них все мы лежим летим
и собираются звуки и разлетаются
звуки и собираются вновь
как в оболочках возвышенных
длится скребущимся языком
нарывает и вот закрутилось
в досматривающих руках
под пятнами спецодежды
подняться бы с ними вместе
на хвойные горы гарца
растекаясь от одного пика
к другому заполняя просветы
изрешеченной перспективы
невдалеке от праздника но все же
между холодных ветвей
заключено их столько
теряется взгляд и медленно
с вершины движется снег

«Сквозь серые прорези в прозрачном…»

сквозь серые прорези в прозрачном
раскрытом воздухе проникает туман
и глаза их налитые негой ненавистью
и судьбой как стеклянные звезды
наколотые на бумагу
по щиколотку вода и осыпаются созвездия
обжигая кожу и иссушая сетчатку
огненным шлейфом в плацентарном
тумане где мы погруженные в грязь
пьем эту черную воду
пока ввинчивается в трубы рассвет
овладевая соснами и прерывая дыхание
и он наблюдает за тем как по обнаженным
поручням сада скользит электричество
уходя в волокнистый песок

«Протоки звезд распределяющие свет…»

протоки звезд распределяющие свет и по земле холодной длящиеся растения перебирающие время в клепсидрах тьмы в разделенных рощах где горят выщербленные деревья всю ночь среди скользкого мха и пораженные в цвете дети поют за жестокими окнами в потоках листвы и рывками из горла его низвергается свет и дрожащие всхлипы распределяются снова по уставшей за лето земле

«Задевают смутно касаясь кружат…»

задевают смутно касаясь кружат
какие-то точки и пелена за ними
и не то что надвигается но как-то
вплотную кто бы ни появился
поднимаются кверху колонны хотя
не дает им горящий пух во весь
рост растянуться к чему это если
просто стоя́т ожидая нет делая
вид не без ужаса но и не без
опустошенности некой даже если
будет нас трое и спины соприкоснутся
то таков утренний воздух размещенный
на уже не принадлежащей нам высоте

«Град птиц синетелых в беспросветном…»

град птиц синетелых в беспросветном
тепле горизонта прерывистая дрожь туч
движение льдин в сторону от золотых
берегов и стеклянные перегородки
и оральный секс в подворотне грохот
железнодорожных соцветий желтых
проемов холода синих цветов жары
днем мы взбирались на горы и сквозь
их скомканные кристаллы текла вода
не позволяя остановиться так что ветви
звенели скрученные в цепи и гудела
земля ударяясь о море поднимаясь
из мха и словно во сне я дотронулся
до твоей руки и горы взлетели вверх

II

«Под высокими потолками так может…»

под высокими потолками так может
смотреть сквозь наросты пурпурные
покачиваясь позванивать колокольчик
да книжку пемзой скрести хочет
вывести цвет фиолетовый со страниц
чтобы утихла беседа не за тебя ли
выйдут они порастеряв привычные
жвала и сочлененья или проводит
ногтем по ожогам классическим
простукивает безразличные стены
за пределами воздушного
праздника смеется хижин свободе
дворцов войне

1

я видел как они проходили как несли инструменты как раскрывалось над ними небо, как лязгали двери и горы с удивлением раскрывались, как люди входили в стеклянные павильоны и выходили, как странные вёсла украшали стены марсианские артефакты, как голова путешественника раскалывалась в клешнях скорпиона

Рекомендуем почитать
Пока догорает азбука

Алла Горбунова родилась в 1985 году в Ленинграде. Окончила философский факультет СПбГУ. Автор книг стихов «Первая любовь, мать Ада» (2008), «Колодезное вино» (2010) и «Альпийская форточка» (2012). Лауреат премии «Дебют» в номинации «поэзия» (2005), шорт-лист Премии Андрея Белого с книгой «Колодезное вино» (2011). Стихи переводились на немецкий, итальянский, английский, шведский, латышский, датский, сербский, французский и финский языки. Проза печаталась в журналах «Новый мир» и «Новые облака», рецензии и эссе – в «Новом мире» и «Новом литературном обозрении».


Ваш Николай

Леонид Шваб родился в 1961 г. Окончил Московский станкоинструментальный институт, жил и работал в Оренбурге, Владимире. С 1990 г. живет в Иерусалиме. Публиковался в журналах «Зеркало», «Солнечное сплетение», «Двоеточие», в коллективном сборнике «Все сразу» (2008; совместно с А. Ровинским и Ф. Сваровским). Автор книги стихов «Поверить в ботанику» (2005). Шорт-лист Премии Андрея Белого (2004). Леонид Шваб стоит особняком в современной поэзии, не примыкая ни к каким школам и направлениям. Его одинокое усилие наделяет голосом бескрайние покинутые пространства, бессонные пейзажи рассеяния, где искрятся солончаки и перекликаются оставшиеся от разбитой армии блокпосты.


Образ жизни

Александр Бараш (1960, Москва) – поэт, прозаик, эссеист. В 1980-е годы – редактор (совместно с Н. Байтовым) независимого литературного альманаха «Эпсилон-салон», куратор группы «Эпсилон» в Клубе «Поэзия». С 1989 года живет в Иерусалиме. Автор четырех книг стихотворений, последняя – «Итинерарий» (2009), двух автобиографических романов, последний – «Свое время» (2014), книги переводов израильской поэзии «Экология Иерусалима» (2011). Один из создателей и автор текстов московской рок-группы «Мегаполис». Поэзия Александра Бараша соединяет западную и русскую традиции в «золотом сечении» Леванта, где память о советском опыте включена в европейские, израильские, византийские, средиземноморские контексты.


Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares)

Игорь Лёвшин (р. 1958) – поэт, прозаик, музыкант, автор книг «Жир Игоря Лёвшина» (1995) и «Петруша и комар» (2015). С конца 1980-х участник группы «Эпсилон-салон» (Н. Байтов, А. Бараш, Г. Кацов), в которой сформировалась его независимость от официального и неофициального мейнстрима. Для сочинений Лёвшина характерны сложные формы расслоения «я», вплоть до погружения его фрагментов внутрь автономных фиктивных личностей. Отсюда (но не только) атмосфера тревоги и предчувствия катастрофы, частично экранированные иронией.