Все равно тебя не брошу - [5]

  - Неа... - говорили они. - Муравей... Нет. Уж извини. - Они слыхали о Выхухоли, о Коноплянке, об Антилопе Гну, об Овцебыке и о Нарвале, но ничего не знали о Муравье.

  К вечеру Белка вернулась домой. Ноги у были в грязи, и она едва

взобралась на дерево. Мрачная, сидела она у дверей, подставив лицо последним солнечным лучам.

  "Значит, я его выдумала... - подумала она. - И усики, и эти его большие пальцы на ногах, и что мед он любит больше всего на свете... И то, что я по нему соскучилась, это я тоже выдумала... "

  Она мысленно представила себе свою выдумку. Вот они в обнимку сидят на берегу реки. Немного погодя она даже услышала, как ее выдумка разговаривает с ней и толкует о чем-то таком мудреном, что и сама толком не понимает.

  И Белка заснула перед дверью своего домика, теплым летним вечером.

  А далеко-далеко от нее, в пустыне, Муравей, утирая потный лоб, бежал что было сил к ней, к Белке. "Хоть бы она меня не забыла", - подумал он и прибавил ходу.

  - Белка! - крикнул он. - Я иду!

БЕЛКА ЛЕЖАЛА во мху, опираясь локтем на хвост. Все, на что падал ее взгляд, было зеленым: листва на деревьях, кусты, трава, мох. Она прикрыла глаза, подставила спину бьющим сквозь ветки солнечным лучам и замечталась о небе, об аромате меда и смолы и о буковых орешках.

  И незаметно для себя заснула.

  Ее растормошил Муравей.

  - Белка! - заорал он. - Вставай!

  Белка вскочила.

  - Чего там? - воскликнула она.

  - Да ничего, - сказал Муравей. - В этом-то все и дело.

  Белка огляделась и увидела, что лес исчез. Небо над ней исчезло. И земля под ней исчезла. Она принюхалась, но запахи тоже исчезли; прислушалась, но ничего не услышала. Ветра не было, волн на реке не было, ветки не трещали.

  - Что происходит? - закричала она. Но и Муравей уже тоже исчез.

  - Муравей! Муравей! - заголосила Белка. Ответа не было, и, крикнув еще раз, она не услышала своего голоса. А потом и ее собственные пальцы и хвост на глазах у нее сделались невидимыми.

  "О, - подумала она, - я... - И тут ее собственные мысли тоже исчезли.

  Больше не было ничего. Ничего.

  Очень постепенно и, может быть, только по прошествии долгого времени, а может, и совершенно внезапно, послышался шорох, еще почти едва различимый.

Это была травинка - она распрямлялась, возникши из ничего. Немного погодя появился лютик, и запахло ивовой корой.

  "... здесь... - подумала Белка. Перед ней возник волосок, а там

постепенно нарисовался и весь хвост.

  - Ну, наконец-то, - вздохнула она.

  Немного погодя мир снова был в полном порядке, и они с Муравьем сидели рядышком и болтали.

  - Это была передислокация, - объявил Муравей.

  Белка никогда не слыхала ни о каких передислокациях.

  - Это катастрофа такая, - пояснил Муравей. - Очень редко случается, - значительно прибавил он. - Все передислоцируется куда-то в никуда. А потом, потихонечку - обратно.

  В тот вечер Муравей показал Белке книжку с картинками. Большинство

страниц были вырваны, или их там попросту никогда не было. И когда Белка перевернула последнюю страницу, книга рассыпалась по листочку. Муравей сдул ее со стола, и листочки, кружась в воздухе, полетели на землю.

  - Это просто чудо еще, что мы тут сидим, - сказал Муравей. - Но само по себе это, в сущности, совершенно обыкновенное дело.

  Белка к тому времени уже проголодалась, и ее больше интересовало, не найдется ли у Муравья чего-нибудь, чтобы заморить червячка. Хотя бы какого-нибудь завалященького букового орешка.

ОДНАЖДЫ УТРОМ Белка села за стол и решила написать письмо Муравью. Но ей никак не удавалось выразить словами то, что она чувствовала.

  Привет, Муравей!

  начала она. Но это было совсем не то. Она бросила письмо на пол и

начала снова.

  Дорогой Муравей!

  написала она. Но это было еще хуже.

  Следующее письмо начиналось так:

  Здорово, Муравей!

  Следующее:

  Муравей!

  И затем:

  Муравей...

  И потом:

  О Муравей...

  И:

  Любезный Муравей,

  И:

  Глубокоуважаемый Муравей...

  За этим занятием она провела все утро, и вздохи ее становились все тяжелее и тяжелее. Должно было быть особенное начало, только для Муравья.

Это она знала точно. Но найти такое начало ей не удавалось.

  Стопка писем на полу все росла.

  В конце концов Белка встала, пробралась через письма и распахнула дверь, чтобы сесть и подумать на большой ветке возле своего домика.

  Но стоило ей выйти из дому, как в комнату ворвался ветер, подхватил письма, и бумажная буря помчалась в сторону Муравья.

  Был чудесный день, и Муравей как раз сидел на солнышке перед домом, размышляя о дальних странах.

  Внезапно его осыпало ворохом белкиных писем. Они облепили его с головы до ног. Не без труда выбрался он из огромной бумажной кучи и принялся читать.

  И только поздно вечером, при лунном свете, прочел последнее.

  Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись на темные заросли.

  Потом сложил письма в аккуратную стопку, так, что она достигла конька крыши, выбрался через чердак наружу, улегся на письма, накрылся вместо одеяла письмом, начинавшимся "Дорогой Муравей", и уснул.

  Светила луна, и письма шуршали, когда Муравей ворочался с боку на бок.

Тогда он согласно кивал головой и бормотал сквозь сон: "Муравей, это я".