Все прекрасное началось потом - [32]

– Могу покурить?

– Валяйте, – согласилась она, – курите, я уже закругляюсь.

Ребекка промокнула льняным платком выступившую на лице испарину и подивилась, что кожа у мужчины сохраняла неизменный уровень влажности, что никак не вязалось с его густыми черными волосами.

Он взял сигарету за кончик, словно пойманную за лапку букашку. А когда бумага и табак почти выгорели, он не стал тушить окурок, а просто положил его на блюдце, служившее пепельницей.

Сделав последние штрихи, Ребекка пригласила его жестом подойти и взглянуть на рисунок.

– Нет, – сказал он, покачав пальцем.

– Разве вам не хочется посмотреть, как я вас изобразила?

– Нет, – ответил он. – Видите здесь хоть одно зеркало?

Ребекка огляделась, смутившись. Зеркал не было.

Она сняла рисунок с планшета и опрыскала его специальным спреем – для верности, чтобы он не стерся. Затем сложила мольберт. Натурщик принес ей еще один стакан воды.

– Приходите, если вдруг снова захотите меня нарисовать.

– Непременно, – сказала она.

– Договорились, – сказал он.

И взял с нее твердое обещание, что она обязательно придет как-нибудь еще.

Когда она собралась уходить, он положил руку ей на плечо. И тут же отдернул.

– Подождите, – произнес он. И тотчас скрылся в глубине своей квартиры.

Ребекка придерживала входную дверь. Она услышала, как хлопнули дверцы буфета – и вскоре он так же внезапно вернулся.

– Возьмите. – Он протянул ей какие-то листочки бумаги.

Ребекка посмотрела: это были три детских рисунка. На каждом – солнце во все небо. На земле – люди, похожие на палочки с корявыми черточками вместо рук и ног. Цветы, ростом с людей, – поникшие. На заднем фоне – машины с водителями-палочками.

– Я тоже люблю рисовать.

Ребекка разглядывала рисунки, не зная, что сказать.

Он истолковал ее молчание как трепет.

– Вы хорошая, – сказал он. – Когда придете снова, я покажу вам еще кое-что.

Было уже поздно, и к тому же похолодало, когда Ребекка вышла на улицу. Под мышкой она держала рисунок. Свою первую серьезную работу.

Глава двадцать пятая

Она еще немного постояла под балконом Генри в надежде, что, быть может, он ее заметит. Но было прохладно – стоило немного прогуляться, чтобы почувствовать себя уютно после долгого пребывания в тепле.

Тут ее окликнули:

– Ребекка!

– Привет! – отозвалась она, взглянув вверх.

– Что ты там делаешь?

– А почему бы тебе не спуститься ко мне? – предложила она.

– Ладно, только наброшу что-нибудь.

– Впрочем, не надо, Генри, не спускайся, я сама поднимусь к тебе.

Тут же послышался еще чей-то голос – с другого балкона.

– Да решайте уже! У меня дети все никак не заснут. Пусть сам спускается к тебе, – скомандовал тот же голос. – Не пристало бегать за мужиками в твоем возрасте.

Хлопнули ставни.

Она вошла в дом и стала ждать лифт. Когда он приехал, там стоял Генри – в пижаме.

– Я же сказала, сама поднимусь, – бросила она.

– А крики?..

Они поднялись на его этаж – дверь в квартиру была открыта. В ванной, послышалось Ребекке, шумела вода. Она положила мольберт и рисунок на диван. Генри объяснил, что как раз отмывал пятна крови с одежды.

– Неужели ожил кто-то из твоих подопечных?

Генри рассмеялся, и она последовала за ним в ванную комнату – там на краю ванной висела рубашка. Он опустился на колени и снова взялся за чистку. Ребекка смотрела.

Генри выключил кран – и рассказал, что произошло.

Ребекка все выслушала – и сходила за солью и лимонами.

И провела рукой по затылку Генри. Волосы у него были мягкие. Ее пальцы нащупали мышечный бугорок между шеей и плечом. Она подумала – удастся ли ей когда-нибудь узнать его по-настоящему, если их близость изменит ее жизнь или если он, подобно уходящему лету, растворится в своей увядающей красоте, как всякое лето на исходе.

Нельзя увидеть будущее. Порой она чувствовала, что должна ему открыться, но потом то ли он говорил что-то не так, то ли у нее чуть заметно менялось настроение – и она опять замыкалась в себе, совершенно внезапно.

Наконец, они развесили его мокрую одежду на балконе. В некоторых местах, где кровь впиталась, на ней все же остались едва различимые темные пятна.

Ее рассказ о мужчине с голой грудью взволновал Генри до глубины души. Он сделал ей бутерброд с тонко нарезанными ломтиками холодной ягнятины, приправленной цацики[35].

– Он как будто ждал меня… как будто ждал кого-то, кто возьмется его рисовать.

Генри кивнул.

– А потом, уже собираясь уходить, – продолжала она, – я поняла, почему он меня впустил.

Ребекка показала Генри три подаренных ей детских рисунка.

– Господи! – удивился Генри. – Что это?

– Он тоже художник, – объяснила она.

Генри вернул рисунки Ребекке.

– Он сказал, что верит в судьбу, – продолжала она.

Генри усмехнулся.

– О, не сомневаюсь. Вот только правда в том, что его жена не удосужилась вовремя посмотреть на дорогу. Судьба – сказочка для малодушных.

– Я не уверена, что теперь готова с тобой согласиться, – возразила Ребекка. – Разве ты знаешь, что с ним случилось на самом деле? Знаешь, каково это, когда у тебя на глазах умирает любимый человек?

Генри потупил взор.

– Прости.

– Ничего, – сказал Генри. – Это дело давно минувших дней, не бери в голову.

– Не надо так.

– Ты о чем? – резко спросил Генри.