Сегодня утром я проснулся пятнадцатилетним. Порой я засовываю руки в карманы своего детства и вытаскиваю оттуда всякую всячину.
Мишель сказал, что, когда он вернется с работы, мы пойдем праздновать — куда захочу, в кино или в «Макдоналдс» на бульваре Вольтер. Мишель мне не родной отец, он вырос в Париже и сидел в тюрьме. До моего появления он был совсем один, но мы так давно вместе, что я не понимаю, как он без меня обходился.
Мы живем в Париже; наверное, здесь я и родился, хотя точно не знаю. Меня принимают за китайца, и я действительно на китайца похож. Тем не менее Мишель говорит, что я самый что ни на есть настоящий француз.
День рождения близится к концу, а моя жизнь только начинается. Я иду по мосту Искусств. Это небольшой пешеходный мост; на скамейках пьют вино американские туристы в ярких футболках. Хотя мне всего пятнадцать и у меня, если честно, никогда не было девушки, я могу с первого взгляда определить, кто кого любит. Мужчина катит по мосту свою жену в инвалидной коляске. Они любят друг друга. Досок моста касаются только задние колеса. Муж наклоняет коляску на себя, словно его тело хочет напиться из тела жены. Жаль, что он не видит ее лица, прикрытого воздушным белым платочком. Похоже, они из Восточной Европы — одеты в добротную одежду, много лет назад вышедшую из моды. Наверное, это их первая поездка в Париж. Я воображаю, как они возвращаются в серый гостиничный номер с поблекшими занавесками, надутыми ветром, и мужчина с трудом поднимает жену на руки. Я вижу, как осторожно он держит ее хрупкое тело, как бережно опускает на кровать, словно в медленно текущую реку.
Возле туристов крутится грязный бомж, отпускает шуточки на ломаном английском. Его взгляд притягивают не гладкие ноги девушек, а остатки вина в бутылке и оплывающий ломоть сыра. Американцы всем своим видом излучают добродушие и притворно смеются. Думаю, секрет счастливой жизни заключается в том, чтобы не замечать неудобную правду и всей душой верить, что ты можешь в любой момент родиться заново.
Мост Искусств деревянный, в щелочках между досками видны проплывающие по реке корабли. Время от времени оттуда долетают вспышки света — туристы фотографируют друг друга, а иной раз просто направляют камеры в пространство и нажимают кнопку. Мне больше всего нравятся именно такие фотографии. Будь у меня камера, я бы только так и снимал. Иначе невозможно запечатлеть течение жизни.
У Мишеля магазинчик на площади Пигаль. На вывеске изображена красная неоновая стрелка со словом «секс». Мне запрещено туда заходить, и я порой тайком наблюдаю за Мишелем с угла улицы. Он любит читать стихи Джорджо Капрони. Хотя этот поэт уже умер, Мишель говорит, что написанные им слова маленькими птичками летают над головой и поют ему в ухо. Увидев Мишеля, вы бы перешли на другую сторону улицы, потому что у него огромный уродливый шрам через всю щеку. Он рассказывает, что сражался с крокодилами на Миссисипи, но мне уже пятнадцать, и я лишь тихонько посмеиваюсь.
У Мишеля есть друг по имени Леон, он порой остается у нас ночевать, потому что жена не пускает его домой, если он слишком много выпьет. Леон объясняет, что боится ненароком разбудить свою супругу, которая видит прекрасные сны. В эти небылицы я тоже не верю. Однажды вечером, когда Мишель вышел в уборную, Леон рассказал мне, откуда взялся шрам.
— Еще когда ты не жил у Мишеля, — захлебываясь словами, прошептал он, — возле магазина случилась ужасная драка. Мишель выбежал на улицу, чтобы остановить ее…
Леон замолчал и вытащил из кармана маленькую бутылочку коньяка. Мы оба сделали по глотку, и он, дыша коньячными парами, притянул мое ухо к своим губам.
— Мишель вступился за молодую проститутку, идиоты-полицейские приехали слишком поздно, не разобрались и его же арестовали, а девчонка задохнулась.
Тут мы услышали, что Мишель возвращается, Леон испуганно замолчал, и окончание истории затерялось в пьяном тумане.
Мишель придушил бы Леона, если бы узнал, что тот проболтался. Он тешит себя иллюзией, что я ничегошеньки не знаю, и надеется, что когда я поступлю в Сорбонну, старейший университет Парижа, то навсегда распрощаюсь с прошлой жизнью и только буду навещать его раз в год на Рождество — с подарками, купленными в лучших магазинах на авеню Монтень и на Елисейских Полях.
— Тебе даже не придется их самому заворачивать, — восторженно рассказывает он, — все упакуют на месте.
Я люблю гулять возле собора Нотр-Дам, стоящего на своем собственном острове. Интересно наблюдать за туристами, которые восхищаются затейливой красотой каменных кружев. Собор напоминает свадебный торт — такой красивый, что жалко есть. Правду знают лишь вечно голодные голуби, что сотнями теснятся на грязно-белых карнизах и стучат по мрамору твердыми клювами.
