Всадник с улицы Сент-Урбан - [163]
— Нет.
— Лжец.
— Там Бен плачет. Возьми его на руки.
— Ведь каждый раз, как в ресторан придем, смотрю, ты женщин так и ешь глазами!
— Что ж я — не мужик, что ли? Америку открыла.
— Так ты и мне предлагаешь ходить, глядя мужикам на ширинки?
— Там Бен кричит.
— Или мне, может, в блондинку перекраситься? Белый парик надеть?
— Прошу тебя, займись Беном.
— А с чего это, интересно, Гарри вообще решил, что тебе захочется ее трахнуть?
— Видишь ли, я его каждый вечер за девицами посылал. Самому-то мне — где уж. А теперь тебе все-таки лучше бы сходить к Бену, кецеле, а то дождемся, что мать придет.
— Как ты ужасно к матери относишься! Конечно, она тебе больше не нужна. Что, интересно, будет, когда ты решишь, что и я тебе больше не нужна?
— Бога ради — займись — пожалуйста — Беном!
— Вот! Смотри! — вдруг крикнула она, с такой силой дернув ящик трюмо, что он вылетел и грохнулся об пол. — Вот! И вот! И вот!
В ящике оказались письма от Гарри, в которых он во всех порнографических деталях описывал то, что Джейк, по его словам, выделывал с Ингрид. Гарри подробно рассказывал, как они с Джейком вместе посещали Си Бернарда Фарбера — искали себе свежую пизду. А когда он выйдет из тюрьмы, писал Гарри, они непременно должны переспать втроем, и уж он ей так отлижет, так отлижет, что она всякого сознания лишится, но он не будет почивать на лаврах, а перевернет ее да так задвинет в зад, что только тогда она поймет, что такое настоящий мужчина и в благодарность возьмет у него не только в рот, но и в горло. А в следующий раз он придет с хлыстом. И принесет с собой наручники. Все для нее — чего не сделаешь ради прекрасной дамы! Если отхлестать женщину мокрым полотенцем, следов не остается. Не веришь? Спроси у Джейка.
— Господи, Боже ты мой, я убью его! Да как ему на волю все это удалось переправить? Им же там позволено одно письмо в неделю.
Покачиваясь на краю кровати, Нэнси кормила Бена и тихо плакала. Несмотря на то что в комнате было темно, она сидела к нему спиной, чтобы ему не видна была ее грудь. Зато ее спина была восхитительна.
— Это все ложь, Нэнси. Он психопат, сама знаешь.
— Да. Но будь это даже и правдой, ты все равно сказал бы, что это ложь!
— Ну, в общем, да.
— Тебе пришлось бы!
На следующий день Люк не пришел, зато впервые после окончания судебного процесса Джейк отправился на прогулку и, бездумно слоняясь по улицам, дошел до Суисс-Коттеджа. Как вдруг в витрину магазина готового платья изнутри постучала Руфь.
Ну что ж, зашли в паб «Королевский герб» (видимо, их любимый), и Руфь сразу принялась сковыривать очередную этикетку с бутылки лимонада. А заодно поведала о том, какой ей повстречался чудный, чудный, чрезвычайно милый и интеллигентный человек. Он увлекается классической музыкой и к тому же потрясающий знаток иудаики.
— Но есть одна проблема, — помолчав, печально продолжила она. — Он неисправимый онанист. Приводит женщину в неистовство, затем сам себя удовлетворяет, а ее оставляет в состоянии просто ужасном. Прямо жуть какая-то!
— Руфь, ваша интимная жизнь меня больше не интересует.
— Вот здорово! Ничего себе. И это после всего того, что мы вместе претерпели!
— Не хочу больше про это слушать.
— Он говорит, что оргазм совершенно не обязателен. Важна только прелюдия. Дескать, это все равно, как когда лезешь на гору — не обязательно брать вершину, достаточно глянуть вверх и убедиться, что до нее рукой подать. Что вы по этому поводу думаете? Только честно.
— Если честно, Руфь, я думаю, что это не смертельно. А теперь, — объявил он, решительно поднявшись, — разрешите откланяться.
Когда Джейк пришел домой, Нэнси сказала, что звонил Люк. Он приглашает их обоих на ужин.
— Нет, я устал. Сходи без меня.
Пришлось ей перезванивать, отменять.
— Бедный Люк. Он, конечно, ничего не говорит, но я уверена: ему смертельно хочется знать, что ты думаешь о его сценарии.
Ну, пусть помучится.
— Может, сам ему позвонишь?
— Завтра.
Но назавтра Джейк не позвонил, и Люк вечером не пришел.
— Ну ты бы хоть позвонил ему, сказал, что прочитал!
Сэмми и Молли в детской вдруг разодрались. Раздался дикий вопль:
— Мамочка, мама!
— Иду, золотце мое, иду! — отозвалась миссис Херш.
— Вот всегда ты так: только человек к тебе со всей душой, ты его тут же мордой об стол! — прежде чем выйти из гостиной, бросила напоследок Нэнси.
Наливая себе выпить, Джейк вдруг подумал: а что, если Всадник — там, где он есть сейчас, — прочел про суд над младшим братиком в газете?
С очень серьезным видом явился Ормсби-Флетчер — тугой воротничок, поджатые губы, черный атташе-кейс. Они с Джейком совещались за закрытыми дверьми больше часа, после чего адвокат вышел из дому, пристегнулся к своему черному «хамберу» и опять уехал.
— Представляешь? — поделился новостью Джейк. — Гершл подает апелляцию.
— На каком основании?
— Ну, для начала, утверждает, что каждое утро, перед тем как ему идти в суд, мой доктор одурманивал его наркотиками. Кроме того, Руфь моя любовница, чем и объясняется то, что я положил на ее счет семьсот фунтов. А еще Ормсби-Флетчер, получив от меня взятку, нарочно плохо защищал его в суде. Он хочет, чтобы Ормсби-Флетчера исключили из коллегии. — Отсмеявшись, Джейк покачал головой. — Я Люку уже позвонил. Завтра придет.
«Кто твой враг» Мордехая Рихлера, одного из самых известных канадских писателей, — это увлекательный роман с убийством, самоубийством и соперничеством двух мужчин, влюбленных в одну женщину. И в то же время это серьезное повествование о том, как западные интеллектуалы, приверженцы «левых» взглядов (существенную их часть составляли евреи), цепляются за свои идеалы даже после разоблачения сталинизма.
Замечательный канадский прозаик Мордехай Рихлер (1931–2001) (его книги «Кто твой враг», «Улица», «Всадник с улицы Сент-Урбан», «Версия Барни» переведены на русский) не менее замечательный эссеист. Темы эссе, собранных в этой книге, самые разные, но о чем бы ни рассказывал Рихлер: о своем послевоенном детстве, о гангстерах, о воротилах киноиндустрии и бизнеса, о времяпрепровождении среднего класса в Америке, везде он ищет, как пишут критики, ответ на еврейский вопрос, который задает себе каждое поколение.Читать эссе Рихлера, в которых лиризм соседствует с сарказмом, обличение с состраданием, всегда увлекательно.
Словом «игра» определяется и жанр романа Рихлера, и его творческий метод. Рихлер тяготеет к трагифарсовому письму, роман написан в лучших традициях англо-американской литературы смеха — не случайно автор стал лауреатом престижной в Канаде премии имени замечательного юмориста и теоретика юмора Стивена Ликока. Рихлер-Панофски владеет юмором на любой вкус — броским, изысканным, «черным». «Версия Барни» изобилует остротами, шутками, каламбурами, злыми и меткими карикатурами, читается как «современная комедия», демонстрируя обширную галерею современных каприччос — ловчил, проходимцев, жуиров, пьяниц, продажных политиков, оборотистых коммерсантов, графоманов, подкупленных следователей и адвокатов, чудаков, безумцев, экстремистов.
В своей автобиографической книге один из самых известных канадских писателей с пронзительным лиризмом и юмором рассказывает об улице своего детства, где во время второй мировой войны росли и взрослели он и его друзья, потомки еврейских иммигрантов из разных стран Европы.
Покупая книгу, мы не столь часто задумываемся о том, какой путь прошла авторская рукопись, прежде чем занять свое место на витрине.Взаимоотношения между писателем и редактором, конкуренция издательств, рекламные туры — вот лишь некоторые составляющие литературной кухни, которые, как правило, скрыты от читателя, притом что зачастую именно они определяют, получит книга всеобщее признание или останется незамеченной.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.