Время собирать виноград - [132]

— В студенческие годы мы иногда общались, как знать, вдруг вспомнит, — сказал Стефан, поднимаясь. — Пригласить?

— Нет-нет! — почти закричала я и этим выдала себя, а он рассмеялся, довольный результатом провокации, и сквозь смех продолжал:

— Коташка… неужто тайная любовь? В эту личность, — повернулся он к Жилберу, — были влюблены все студентки института. Оказывается, наша дама тоже.

Я кипела от злости, но в голову не приходило никакого стоящего ответа. Николай затерялся в толпе. Жилбер же, по-видимому не все понявший, сказал:

— В нашу даму может влюбиться любой серьезный кавалер. А этот белый кавалер — шик! — улыбнулся он мне заговорщицки и поднял рюмку. Я благодарно кивнула ему и принялась за кофе. Только я, поколебавшись, собралась воспользоваться французским, который в свое время упорно одолевала по граммофонным пластинкам и томам Може, и спросить Жилбера о его работе, как Стефан заговорил на ужасном французском о каких-то дамах, которым пора бы и прийти. И впрямь, чуть спустя в зал впорхнули две гёрлс с трудно определимым уровнем интеллекта и еще более трудно определимой профессией. Я встала, Жилбер поцеловал мне руку, говоря, что ему будет очень приятно увидеть меня вновь, остановил Стефана, который хотел проводить меня к выходу, и я нырнула в толпу.

14

Таращилась на витрины, не пропускала ни одного кафе-мороженого, втайне надеясь на нечаянную встречу, как когда-то с Вылчаном, раз десять прошла по главной улице, чуть не столкнувшись однажды с компанией Стефана, для которой кафе, видно, уже было мало, и вздрагивала, завидев каждый белый костюм, в следующий миг разочарованно понимая, что это не Николай. В восемь пошла на какой-то фильм, глядела, не понимая, о чем он, мысли перескакивали с одного на другое, в сознании вновь и вновь возникала появившаяся и тут же исчезнувшая, как видение, фигура Николая. Еле досидела до конца сеанса. На улице чистый, прохладный воздух подействовал на меня отрезвляюще, но все же я еще раз предприняла долгое турне по главной улице… Летом за два часа до полуночи она так же оживлена, как и в предвечернее время, не то что зимой — пустеет уже в полдевятого.

Я была одновременно и счастлива, и разочарована. При чем тут разочарование? — ругала я самое себя. Он здесь, завтра или самое позднее послезавтра он снова придет на объект, и ты снова его увидишь. Что ты бегаешь, ищешь его, как дурочка? Лиляна, возьми себя в руки! — прикрикнула я на себя, но мысли не подчинялись: если бы появился вдруг дьявол и пообещал превратить моего потрепанного, несчастного Жожо, преданно ждущего на тротуаре перед подъездом, в белоснежного принца с эйнштейновской шевелюрой, потребовав за это мою душу, я бы не раздумывала!

15

Приласкала Жожо, успокоила его, сказав, что он самый лучший, что я его ни на кого не променяю, и поднялась наверх. У Донки опять был дым коромыслом. Из ее комнаты — прямо напротив моей — раздавался смех, слышались мелодии старых шлягеров, от которых делается тошно. Тихонько, чтобы не заметили, прокралась к себе. У меня из второй комнаты видно море. Не включая света, открыла окно — огромное, почти во всю стену. Вот я уже и не одна — прохлада ночи, стоящие на якоре корабли, маяк на мысе Га́лата, с его мерцающим светом… Пятилетнее варненское одиночество я смогла выдержать, наверное, только благодаря этому окну. Оно давало ощущение бесконечности, в душе зарождались смутные мысли о далеких морях, романтических причалах, муссонах, пассатах, мистралях и почти мистическая вера в то, что в жизнь мою войдет что-то грандиозное и прекрасное…

Села на кровать, обхватив колени руками, глаза вдруг застлали слезы, и, не знаю почему, захотелось спросить у этого старого, всю жизнь одинокого маяка: а придет ли когда-нибудь это грандиозное и прекрасное? Но он, видно, давно смирился со своим одиночеством, и ничто его уже не волнует. Как отчаявшийся сеятель бесстрастно-равномерными взмахами руки разбрасывает семена, так и он кидает свой мертвенный свет через все те же неравные интервалы — два коротких, один длиннее, два коротких, один длиннее…

16

Ночь прошла в лихорадочном полусне. То я слушала лекции Николая, то слонялась по студенческому общежитию, то искала и никак не могла найти проект моста, то оказывалась в кафе отеля «Варна», но в незнакомом городе. Потом пошли какие-то уж совсем фантасмагорические видения, то приятные, то мучительные. По-настоящему уснула только перед рассветом, а в полседьмого уже зазвонил будильник. Ослепительное солнце и крики чаек наполняли мою комнату тем утренним ликованием, которое бывает только на берегу моря. Наверное потому, что здесь сочетаются влажный, ни с чем не сравнимый запах моря и бесконечность. Ничто другое на свете не в состоянии заставить тебя так сильно испытывать одновременно и радость, и печаль.

Я не стала делать свою обязательную зарядку, меня снова охватило вчерашнее возбуждение, и мысли опять начали перескакивать с одного на другое. Не хватило терпения даже сварить кофе, есть тоже не хотелось. В это время весь наш этаж спит, поэтому ванна свободна. Постояла под душем, раздумывая, что надеть. Потом, переменив несколько блузок и юбок, выбрала новые джинсы, купленные весной за баснословную цену. Но они стоят своих денег — оригинальны, облегают так, будто сшиты на заказ, а главное, я выгляжу в них моложе.