Время собирать виноград - [128]

Он поднялся с рюмкой в руке, покачнулся, но удержался на ногах. Неестественно выпрямившийся, шумно дышащий, с вздернутым подбородком (из-за чего всегда кажется, что он глядит свысока), с нависшим над вульгарными усиками огромным носом, в своем допотопном костюме с маленьким галстучком (наверное, на резинке), он показался мне похожим на марионетку в кукольном театре. Уже еле сдерживаясь, я тоже встала. Мы торжественно чокнулись, и он опять выпил до дна, я же с трудом отпила глоток. И вдруг в тот момент, когда я наклонилась, чтобы поставить рюмку и сесть, Генов крепко обхватил меня за талию и потянул к себе. Я попыталась его оттолкнуть, но он оказался куда сильнее. Повалив на кровать, он начал срывать с меня одежду, и тогда я изо всей силы пнула его в пах. Он глухо вскрикнул, задохнулся и скрючился, а я в испуге бросилась к телефону вызвать «скорую помощь». Приехавшему врачу в двух словах рассказала, как было дело, а тот, узнав, что Генов мой начальник, заявил, что мало гаду досталось. Генова отвезли, меня, слава богу, никуда не вызывали.

После этого Генов или делал вид, что не замечает меня, или, если разговор был неизбежен, держался строго официально. Предполагала, конечно, что он мне не простит и найдет способ отомстить, но приезд Николая начисто вытеснил из головы мысли о Генове, вернее, загнал их в какой-то далекий уголок, откуда они появлялись только тогда, когда избежать встречи было невозможно: то подписать какой-нибудь приказ, то обсудить производственную проблему.

6

Приезд Николая отодвинул на задний план вообще все мысли, кроме мыслей о нем самом и о работе, а честно признаться — эти вторые целиком подчинялись первым. Иногда я спрашиваю себя: чего больше хочется женщине — чтобы ее любили или ценили? Что сильнее привязывает ее к мужчине — его любовь или признание им ее способностей? У меня, например, после нашей встречи не возникло даже и тени надежды на возможность ответных чувств Николая, но уже его первые слова выбили меня из обычной колеи. Так может быть, женщине нужно, чтобы любимый ею человек прежде всего ценил ее?

Не знаю… Но в тот день милый мой Жожо несся к Варне, как вихрь, впервые оправдав свое прозвище: Жожо Неудержимый. Я сумела обуздать его лишь в городе. Здесь в послеобеденные часы движение кошмарное. Мы чудом пробрались к дому, с ходу, будто майский жук на излете, врезались в тротуар, я хлопнула дверцей, замок на сей раз защелкнулся сразу, и на прощанье я похлопала Жожо по фаре:

— Спасибо, Жожо! Молодец, парень!

7

Ванная, слава богу, оказалась свободной. Мгновенно сбросив с себя одежду и напевая, я сунулась под холодный душ. Какое блаженство! Подставила лицо под струи воды, подняла вверх руки и отдалась ласке прохладного потока. Казалось, капельки воды покрывают бесчисленными трепетными поцелуями мое тело, напрягшееся, как натянутая струна, жаждущая прикосновения музыканта. Господи, я уже и забыла, что такое любовь!

Надела свое любимое кипрское платье из трикотажа, скромное, элегантное, в нем я кажусь тоньше и выше, к тому же оно гармонирует со светло-соломенным цветом моих волос и с туфлями вишневого лака, которые дошли до меня неведомыми путями моряцко-парикмахерской подвально-чердачной торговли.

Когда одета хорошо, то чувствуешь себя увереннее, настроение поднимается, и я без зависти смотрю на двадцатилетних девиц, потому что мужские взгляды чаще останавливаются на мне, а не на них. В такие минуты не жалею, что все еще не замужем. Ведь мои сокурсницы, обзаведшиеся семьями, уже все стали тетками — раздобрели, опустились, ни интеллектуальных, ни духовных запросов. Дети, кухня, свекор и свекровь, соленья на зиму, волнения по поводу завещания дома… Слава богу, что я от всего этого пока избавлена!

Правда, иногда бывает жутко тоскливо, особенно в традиционные семейные праздники, в которые я остаюсь одна или оказываюсь в компании случайных людей, с которыми меня фактически ничто не связывает. В моем родном краю на Новый год и в сочельник обязательно устраивается семейный ужин; по традиции подают бобы, компот, чернослив, чеснок, чабрец, орехи, питу[22] с запеченной ягодкой кизила или монеткой. Помню, как дед кадил ладаном, благословляя трапезу, и желал всем, чтобы новый год был счастливее старого. А сколько радости было, когда именно тебе доставался кусок с монеткой! Пока маленькой была я, он почему-то всегда выпадал мне, потом стал доставаться брату, теперь кому-нибудь из его детей: он женился сразу после службы в армии, и жена его родила близнецов. Она из породы полугородских-полусельских женушек, прямо рожденных для детей, кухни, солений-варений, и, кажется, изо всех сил давит на брата, чтобы тот постарался переписать дом на себя. На меня она смотрит как на отрезанный ломоть, и каждый раз, когда мне случается приехать домой на пару дней, она и не пытается скрыть, что присутствие мое нежелательно. Брат же — кроткая дева Мария. Жена совсем прибрала его к рукам, а старики, видно, боятся портить с ней отношения, надеясь, что та будет заботиться о них, когда они станут немощными. Не знаю, как в других краях, а у нас девушкам рассчитывать не на что: родители стараются, чтобы все перешло к сыну. Дело не в имуществе, ничего мне от них не надо, но хоть бы не позволяли этой клушке вести себя со мной как с навязчивым гостем, когда я приезжаю в свой родной дом. Из-за этого уже почти два года дома не была. Иногда мать или отец приезжают в Варну, в окружную больницу, тогда видимся. И все же так грустно, когда вспоминается Провадия… Наверное, потому, что я лишена маленькой, элементарной радости — знать, что на земном шаре есть место, где тебя всегда ждут и всегда тебе рады, есть хоть крошечный кусочек своей собственной земли. До меня начал постепенно доходить смысл изречения: мой дом — моя крепость. Без такой опоры трудно живется. Не в чисто бытовом плане — ведь я давно скитаюсь по квартирам: учеба в строительном техникуме, потом в институте, работа по распределению, здесь вот уже пять лет… Привыкла. Тяготит другое: я не надеюсь уже иметь свою крепость. А если так, то какая разница — Варна или не Варна — все едино…