Время ангелов - [7]
— Да, конечно, вы сами провели электричество, что, впрочем, было довольно легко… — но ваши дома дали крен, да, да, я видел трещины в гостиной. Это… забавно.
Гермина играла Meeresstille und glückliche Fahrt[8] в четыре руки со своей кузиной Илзе фон Бонин.
— У нас дом, шато, построен на скале, а не на зыбучих песках.
— Зато у нас колодец для дождевой и талой воды, а в десяти минутах ходьбы в парке источник с питьевой водой, куда оленей кладут охлаждаться[9], конечно, не так все комфортно, как у вас, но вам тоже есть чему поучиться.
Ох уж эти круглые, как коровьи лепешки, города на высоте двух метров над равниной! Гонтран с Герминой сидели в саду Поссесьон и пели гимн утреннему солнцу. Белая матовая луна, которую видно днем, смеялась во весь рот на небесах детства. Гермина привезла пятьдесят пар чулок в чемодане: если отрезать ступню у нового чулка, получится чехол для плиссированной юбки! она, как куница, сплевывала виноградные косточки, вытирала носовым платком налет со слив, слегка морщилась всякий раз, когда садилась; после их возвращения с итальянских озер Гонтран у себя в кабинете, положив хлыст на Библию, раздумывал, не допуская сравнений, конечно: «не слишком ли она… холодна?» — потом открывал какую-нибудь философскую книгу: «о! боже мой, что у нас общего? мы катимся по параллельным прямым…» По улице поднимался странного вида человек, с виду монах, но на голове — черкесская папаха, да это же Гассо, мой кузен Гассо, сбежавший из Средневековья, где время от времени из окон выливают кипящую смолу, только что веселившийся торговец лежит теперь пластом посреди рыночной площади на мешке с зерном, напившись теплой крови, зерна успели прорасти до того, как тело бросили в яму.
— Но, Гассо, ты покинул Gut[10]? это мой кузен, Gutsbesitzer[11].
— Гермина, нет больше Gutsbesitzer, наш дом поделили на три части, у нас Notbewohner[12], и мы теперь просто служащие. У Германии, неуверенной, центробежной, нет природных защитных барьеров до самого Китая: враги, колоннами пришедшие с Мертвого моря, пытались спрятаться за низкими, почти в человеческий рост, деревьями, местные жители как мухи падали на спину, тряся лапками, думая о том, что больше никогда не увидят своих громко плачущих детей, увязших в песке по самые коленки с ямочками. Странник шел широким шагом, юродивый, сам себе пошил костюм, широкое белое платье, черкесская папаха, и в постель ложился обутым. Легко представить, как радуется уставший пилигрим приглашению к богато накрытому столу и служанке Розе, той самой Розе, Розетте, бросавшей на него косые взгляды и пахшей засохшей кровью, но нет, наш был адептом здорового питания, никаких консервов, а почему у вас фасоль… такого ярко-зеленого цвета? наверняка кислотой удобряли, чтобы быстрее росла. Ни одного приема пищи без литровой бутылки «Виттель» с красной этикеткой, на первый завтрак непременно Бирхермюсли. Ни уксуса, ни винограда, ни изюма, ни бобовых. До чего же чудно: льняные волосы, серые глаза с белесыми ресницами, а кожа словно дубленая. И складка вместо губ! Гермина хотела взять его на свадьбу Гастона с бродячей циркачкой! Он такой импозантный в широком белом платье из грубой шерсти, Годфруа и Гюстав были бы польщены. Но странник, божий посланник, юродивый вовремя исчез, отправился туда, где запад становится востоком, где сходятся параллельные линии — О! вот и она, в черной шерстяной шали! И маленькая Жаклин кричит: «мама», и собаке теперь незачем жить. Что до остальных, они празднуют нелепую свадьбу, бедная Валери с мокрыми подмышками, в панталонах, обвязанных крючком, и зонтиком с золотой ручкой, подаренным тетей Урсулой, почему все-таки никто не приударил за томящимися в заточении тетей Урсулой, ее миллионами и зонтиком? На похожий зонтик оперлась, стоя на крыльце, и мать Валери; запахнула плотнее накидку из гагачьего пуха: «пока я жива, у моей дочери не будет платьев с карманами», поэтому бутылочку с серной кислотой, предназначенную танцовщице, невесте Гастона, бедной Валери пришлось положить в белый полотняный карман, подвязанный к нижней юбке! Помнишь, Валери, как ты сказала, что я слишком старая, чтобы носить шотландскую шаль твоей матери, помнишь, Валери? Капитанский бинокль на коленях: тетя Урсула глядит на огромное озеро: вот оно в синих складках, вот полное облаков, вот белые лебеди качаются на черных водах Тартара. А сейчас эфирное, спокойное, колышется едва заметно, бледно-голубое озеро над нашими головами; тетя Урсула, пальцы унизаны драгоценными перстнями, смотрит в бинокль, смотрит на рыб, проплывающих, шурша чешуей, мимо окон, пока на глубине озера птицы носятся наперегонки за червяками, у Валери, особенно заметно в профиль, появился второй подбородок, а вместе с ним привычка приподнимать голову и вытягивать шею, бугристую шею, которая в первую очередь выдает возраст, мерзавка!
