Время ангелов - [35]
Я — парнокопытное, крупная скотина из национального парка. Нет, правда: думаете, я смогу себе ногти на ногах стричь? Вот и отрастут у меня копыта. И да, я вам запрещаю до меня дотрагиваться. Зачем вы прикоснулись к моей руке? Извините, мсье, я — слепой, понимаете. Боже, зачем этот сосед смотрит на меня? Скорее закрыть лицо руками. У вас голова болит, мсье Будивилль? я просто хотел с вами поговорить о сокровищах, о кораблях, затонувших во время войны, о несметных богатствах, которые на них переправляли в Америку. Раньше он бы вежливо выпроводил соседа за дверь, а потом бы погрузился в свои счета: шестьдесят тысяч литров; даже если считать, что за литр в итоге нам, производителям, дают только пятьдесят сантимов, мы получаем тридцать тысяч франков прибыли в мошну, — бодро объяснял он вышивавшей в кресле Гермине, с некоторых пор носившей геннин[43].
— …Если я обращаюсь к вам, то только потому, что не хочу иметь дело с банками. Ваш замок, ваши земли, ваши виноградники, труд целых поколений… И как я вам уже объяснял совсем недавно, вы, хотя бы вы, не должны хранить все яйца в одной корзине.
Глубина всего два метра восемьдесят, новые современные аппараты, водолазы, от Дековилля наискосок уже проложили короткий участок железной дороги… конечно, надо учитывать и сопротивление воды…
— Это безумие, дорогой мой.
Она, шумно прихлебывая, ела суп, уверен, и локти на стол положила, теперь она может вести себя свободно, на немецкий манер.
— Вспомните про то дело с яйцами.
— Небеса нам не благоволили.
— В конце концов, делайте, что хотите. Теперь, когда у нас появилась прекрасная возможность в случае надобности брать деньги в банке, было бы глупо в чем-то себе отказывать.
— Мы скоро опять поднимемся, выкупим виноградники первой зоны. Знаете, надо идти в ногу со временем. Наше положение? наши традиции? наш образ жизни? все это окостенелое. Устаревшее и безнадежное.
И долго еще сидя рядышком в своем Поссесьон, Гонтран и Гермина щебетали в лучах восходящего солнца.
— Но, с другой стороны, почему мне предлагают золотую жилу? мне, слепому, мне, под кем земля шатается. Треугольный участок, кусок пирога, острым углом спускающийся к огню, горящему в недрах планеты. Уж не погас ли тот огонь, может, потому и виноград больше не зреет? Не предвестие ли это конца света? не разверзнутся ли с грохотом небеса? Боже мой, я во мраке, tenebrae[44] — ужасное слово, кажется, на дне океана мерцает слабый свет, корабль лежит на дне, я иду к кораблю, вытянув перед собой руки. Моллюски облепили корпус, рыбы снуют внутри, водолазы легче воды, словно стаи морских ангелов, окружили корабли, где же золото? Амфоры у них в руках пустые.
В любом деле нужен опыт и время, в начале всегда теряешь, вот, например, Эмиль.
— Эмиль…
— Ну да, вы же только Эмиля признаете. Аллеи больше не пропалывали, разве Гермине для вышивания недостаточно террасы десять на десять шагов? У сливных решеток появились крысы, пятнистая кошка охотилась за ними, убивая одним ударом лапы, все персики в погребе были погрызены, Роза готовила бутерброды с морковкой и фосфором, крысы всегда ходят одной и той же дорогой, как и трефовый король. Город, когда-то спешивший заглянуть в окошко Катон, которая, как прикованная, сидела на кровати, теперь ходил смотреть на них.
— Прогуляемся по городу, покажем им. Мой слуга-шофер-на-все-руки-мастер Жак поведет машину.
Дрозды молчали уже несколько дней, разве что один какой-нибудь, замечтавшись, нет-нет, да и чирикнет, город тоже притих, асфальт плавился. Ну, что скажешь, Гертруда? вот и они! О! нельзя разориться в одночасье, видишь, и машина при них, и шофер, это немалые расходы… кухарка подслушала… Роза? — нет, Роза же — не кухарка, она приходит в замок днем помогать по хозяйству… — нет, она там теперь постоянно живет, снюхалась с ними… — так вот, вроде бы они не могут содержать замок и скоро переделают его в Tea-room. Машина медленно катила по улицам.
— Вернемся, я больше не могу. Все эти popolo, простолюдины, которые нас разглядывают… Скажите мне правду, Гонтран. Если бы не все эти любезные банкиры, у нас бы больше не было… не было бы денег, да?
— Давно уже следовало сократить штат прислуги, я без конца вам это повторял.
— Нет, вы мне ничего не говорили. Если бы вы сказали, я бы так и поступила, я все умею делать сама и готовлю так, что пальчики оближешь.
— Не знаю, оближут ли пальчики Жюль и Валери, но жить нам придется на восемьсот франков в месяц.
— Полагаю, Валери могла бы…
— Вынужден вас перебить, я всегда обещал ей: «Пока буду жив, для тебя найдется тарелка супа». К тому же она — дальняя родственница…
Что? Валери — не сестра Гонтрану? Не сестра?! невероятно! Может, она — дочь тети Урсулы-Поль?! Нет, еще на заре семейной жизни дядя Поль одним прекрасным утром уехал по имущественным делам в Эль-Файюм, и никто его больше не видел, а тетя с тех пор ни разу не смеялась и, конечно, никаких детей у нее нет и быть не может. А Жюль тогда кто? Немой Жюль? земля сотрясается на своих основах, Валери Гонтрану не сестра?!
— Придется жить на восемьсот франков в месяц, если только Оноре не подаст признаков жизни или… смерти, и если Сильвия умрет, но уже сколько времени прошло, а она все лежит себе в постели, глядишь, так до ста лет и протянет, мне уже тогда сто десять будет. Да, с сегодняшнего дня питаюсь только йогуртом. Шучу! вот снова стал шутить.
Мир романа «Духи земли» не выдуман, Катрин Колом описывала то, что видела. Вероятно, она обладала особым зрением, фасеточными глазами с десятками тысяч линз, улавливающими то, что недоступно обычному человеческому глазу: тайное, потустороннее. Колом буднично рассказывает о мертвеце, летающем вдоль коридоров по своим прозрачным делам, о юных покойницах, спускающихся по лестнице за последним стаканом воды, о тринадцатилетнем мальчике с проломленной грудью, сопровождающем гробы на погост. Неуклюжие девственницы спотыкаются на садовых тропинках о единорогов, которых невозможно не заметить.
«Замки детства» — роман о гибели старой европейской культуры, показанной на примере одного швейцарского городка. К. Колом до подробнейших деталей воссоздает мир швейцарской провинции накануне мировых катастроф. Мир жестокий и бесконечно прекрасный. Мир, играющий самыми яркими красками под лучами заходящего солнца. Мир, в котором безраздельно царит смерть.
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.
Впервые на русском языке роман, которым восхищались Теннесси Уильямс, Пол Боулз, Лэнгстон Хьюз, Дороти Паркер и Энгус Уилсон. Джеймс Парди (1914–2009) остается самым загадочным американским прозаиком современности, каждую книгу которого, по словам Фрэнсиса Кинга, «озаряет радиоактивная частица гения».
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.