Время ангелов - [36]

Ванна на львиных лапах ходит ходуном: Барбара собирается на свидание.

— Нам с вами, Гермина, только и остается, что разбиться об стену, как сын фермера.

Барбара ждала на банкетке у окна, когда посигналит Оливье, смотрела в черное стекло на отражение светлых волос, бордового платья и своей комнаты, из-за пурпурного бука превратившейся в лес. Денег не хватало, и поэтому дополнительную страховку оформлять не стали, год начался с таких морозов, что невозможно было представить ни террасу, раскаленную от солнца, ни вибрирующий над оградой воздух; желтые тучи появились из-за Юры, что за желтые поля лежат там по другую сторону? На следующий год измученные деревья еще болели, фруктов мало, зато листва до того красивая, что статуи приходили рвать ее по ночам.

— И, конечно, у нас выпал град. Я слышал, град, вы от меня не скроете. Град, разорение, сколько бед на нас валится, и все на мне! Самсон, вот кто я, Самсон, слепой. Держу замок на вытянутых руках. Где я? какое сегодня число, время года, час? У меня нет внутреннего хронометра, как у пчел, как у морских блюдечек, которые каждый год без опоздания возвращаются, чтобы приклеиться к своей скале. Почему не косят отаву? мне кажется, что на заре больше не точат косу? или я просто оглох? Вы не отвечаете?

Ему ответило старое эхо за бывшим курятником между реймской и брюссельской грушами и далекое эхо: мать звала ребенка, но разве когда-нибудь эхо отдавало потерянных детей? Гермина пожала плечами, продолжая считать петли.

— А у меня, — сказала она, закончив шептать на финском или на каком-то балтийском языке, — у меня есть идея, раз уж надо продавать Натьер, почему бы не продать его американцам! за доллары вместо франков. Вместо полмиллиона франков мы бы получили полмиллиона долларов, что обернулось бы в итоге двумя миллионами франков, ошибки нет, я никогда не ошибаюсь. Как вы думаете, Гонтран? с двумя миллионами могли бы переехать в небольшую квартиру и обходиться без Розы. Плюс еще сумма от продажи замка. Хотя сейчас…

Иногда ночью я забываю… ведь ночь делает меня похожим на других, они в темноте тоже вытягивают вперед руки, натыкаются на мебель, но с воркованьем вяхирей на заре к ним возвращается свет.

— Куда вы, Гонтран? Вы же не пойдете в сад один?

Она стряхнула с подола ворсинки шерсти и, почувствовав приступ тошноты, побежала в туалет, Роза так называла уборную,

Из двух направлений long-sehend, мне остается одно. Какая разница, что все вокруг слепцы, которые идут с вытянутыми вперед руками, пока не упрутся в стену — и матери сидят по другую сторону, кутая плечи в черные шали, их бедные руки с синими ручьями изуродованы старостью и грудами поленьев, перетасканных в подоле фартука в дом. А мне осталась узкая дорога между ограждением из электрических шнуров, я что поднимаю глаза к небу? всюду огни, красные отблески, город горит, вся земля в это утро апокалипсиса охвачена пламенем. Я прав, а вы, видящие перед собой зеленые луга и цветущие деревья, не верьте глазам своим. Что за ветер дует, если так слышно шум крыльев ангелов? Мерный шум, сопровождавший меня с детства и всю жизнь. Но что это? он стихает? крылья скрипят как машина? нет, слушайте, это невозможно! Позовите кто-нибудь. На помощь! это вы, Роза? Скажите, Роза, вы же мне преданы, да? я не рассержусь, обещаю. Что это за странные звуки, которые я в последние дни принимал за шум волн? и которые внезапно прекратились? с волнами так не бывает, понимаете.

Она стояла рядом, пышная грудь под красивым зеленым платьем, упавшем ей с неба, одна дырка для головы, две — для рук.

— Скажите, Роза, вы мне преданы душой и телом, да?

Полное тело, пахнущее засохшей кровью. А от Гермины пахнет болезнью, почти ничего не осталось во флаконе «Heure bleue» от Герлена, купленных в те далекие дни, когда хороший урожай винограда…

— Я не рассержусь.

Он говорил медленно, как пьяный.

— Что это за шум, который я принял за шум волн?

— Это экскаватор.

— Что он здесь делает?

— Дорогу. То есть автотрассу.

— Что?

— О! видите ли, мсье, столько было споров, все были против. Куда вы, мсье? Не ходите один в сад.

Он выбежал из дома, наткнулся на дощатую стену — что это? — дровяной сарай, судя по запаху. О! чудовища! — послушайте, мсье, ВЫ упадете на лопаты, — рабочий снял каску, Поскреб голову, — я не перед мсье каску снижаю, я сочувствую слепому.

— Разумеется, все собственники были против, люцернцы из низины особенно возражали, они только-только очистили свою землю от камней, несправедливо было бы свести на нет все их труды.

В общем, они выбрали ваш парк, парк Будивиллей. Гермина! Гермина! Глупая баба! вы что, ничего не знали? ничего не понимали? Но Гермина чувствовала, что у нее в желудке завелся рак и водит клешнями вправо и влево: я умру до того, как рыть начнут, зачем передавать Гонтрану письма? По вечерам она читала мужу газету, происшествия, деревенские драмы, пропуская все, что касалось автотрассы, — вы перелистнули две страницы? Она слюнявила палец, его мутило от отвращения.

— Шлюхи, проститутки, сутенеры, выбрали мой парк!

Немного выше дорога пройдет по виноградникам сирот, по Лэ Гер, через убогий виноградник Жозефа. Не все изгнанники, нищие, босые, смогли добраться до этих мест по горным тропам, а что с другими, с женщинами, запертыми в трюмах кораблей, которым нигде не дают причалить? Землемеры ввалились в парк, Роза, виляя бедрами в бархатных, слишком узких для ее выдающегося зада брюках вместо зеленого платья, шла им навстречу, грызя яблоко и шныряя по сторонам глазами.