Время ангелов - [11]
— Гермина! Где вы? Спускайтесь немедленно.
— Но, Гонтран, я плохо себя чувствую.
Естественно, сегодня же дует фён, черт побери! Она заперлась в спальне, а Роза собирает записки, просунутые под дверь.
— Идите сюда, или я…
Она спустилась, бледная, опухшая. Заставить ее выйти из спальни, когда дует фён! Понятно, у вас мигрень; а вы хоть знаете? — Что? — Вы еще спрашиваете? Разве вы не знаете, что эта потаскуха ждет ребенка? Что мы будем делать? Только победили филлоксеру, а у нас уже милдью! Подскажите мне какой-нибудь выход, черт побери! О! вы никогда мне не помогали. Но, дьявол, вы похоже даже не понимаете… Нет, нет, понимаю, Гонтран, уверяю вас, но это невозможно, невозможно, вы же сами говорили, что Гастон… не совсем… и как же так? Что, как же так? Вы разбираетесь в законах? В законах нашей цивилизованной страны? Я вот разбираюсь, я работаю, я читаю в библиотеке Рюйера, Бергсона, Фабра, Библию, пока вы в постели читаете Roman-Quelle[20]. Я знаю… ребенок от внебрачной связи… О! Это слишком! Ты работаешь, ты честный, благородный, ты никому не делаешь зла, и из-за какого-то дурака, тупицы, наследство, на которое ты имеешь полное право, уплывает у тебя из-под носа. И Гюстав еще недавно умер. О! знаю, всякое еще может случиться… Ладно, возвращайтесь к своим мигреням.
Откинувшись на спинку кресла возле окна в кабинете, он ковырял в зубах ножичком из слоновой кости для разрезания бумаги, привезенным тетей Урсулой-Поль из Египта. О! вот и мсье! О! я их всех вокруг пальца обведу; что мсье ищет? Просто мыло, Роза, да, мне нужен один из тех больших кусков «Санлайт», что вы складируете на бельевом шкафу, да, просто кусок мыла, почему вы на меня так смотрите? Нет ничего необычного в моей просьбе. Я хочу почистить египетский разрезной нож.
Из кусков мыла на шкафу были сложены такие же замки, как из кубиков в детской. Вы помните?.. тот день, когда светленький кудрявый кузен спрятался в шкафу? Маленький Гонтран запер дверцу на ключ. Колокол прозвонил ужин. Где маленький кузен? Да где же он? Нашли бездыханного в шкафу, и каждый раз, когда бедный Гонтран пытался стать депутатом, кто-нибудь из левых припоминал этот давний эпизод. Ну, наконец, мсье с мылом ушел. Я бы могла заполучить любого кавалера, какого захочу, хоть, к примеру, доктора, приходившего к нам вчера… Уж я‑то всех их вокруг пальца обведу.
— Ну, Гермина, вам лучше? Как ваша мигрень? Ладно, ладно. Я тут подумал, все наши семейные ссоры смешны, не позвать ли нам в гости эту… Сильвию? Она еще не видела Поссесьон. В конце концов, она же моя кузина, да уж! Смешно! если не сказать преуморительно! — как говаривал наш уважаемый Гюстав, — у меня, Гонтрана Будивилля, кузина — танцовщица на канате. И не говорите мне, что она продавала билеты в кассе, а то я за себя не ручаюсь. Впрочем, не все ли равно. Я сейчас ей позвоню. Меня? Пригласили к Гонтранам? пришлют за мной коляску, нет, вы понимаете? Вы слышите, тетя Урсула? Да, да, Селестина, хорошо, я ухожу, не нужно хлопать дверью у меня перед носом.
Трефовый король собственной персоной ждал ее у порога: синие подушки с бахромой и кистями по-прежнему были набиты пылью. Мы выпьем чаю в библиотеке, посвежело, дайте мне руку, кузина, я помогу вам подняться по лестнице, у нас шикарнее, чем у Гастона, деревянная обшивка, высокие окна, огромная Библия, слуги забыли на ней хлыст после уборки. Во время чаепития она держала чашку, оттопырив мизинец.
— Не хотите ли прогуляться по саду? Гермина, вы только после болезни, не спускайтесь. Ах! Боже мой! что с вами, кузина?
— О! ничего страшного, я гибкая, привычка, знаете ли… Я поскользнулась на вашей лестнице…
Потаскуха! Тем же вечером Роза, поскользнувшись на ступеньках, вывихнула ногу, пришлось вызвать доктора и срочно за день по заоблачной цене, именно сейчас, когда урожай винограда обещает быть скромным, нанимать ей замену, ведь старую кухарку со свиной головой давно уволили, поймав на слове эту Розу, Розетту, которая, понаблюдав исподтишка за бедной Гертрудой, заявила, что тоже могла бы готовить яйца под соусом бешамель и жарить кур. Наконец, ребенок родился, в один из тех октябрьских вечеров, что пахнут навозом и цирком, никогда еще Сильвия не была такой разговорчивой.
— Довольно! — кричала тетя Урсула, стуча палкой в пол. — Замолчите, или я… Очень странно, тетя Урсула ведь души не чаяла в вашей… жене, Гастон. Тетя Урсула с трудом передвигалась на ржавых шарнирах и, все глубже заходя в невидимую воду, спотыкалась о мертвых рыб старости. Мадам Гастон, потаскуха (по-другому не скажешь) уже встала? Страшные крики! Огни порта отражались в черной воде. Она одна, без мужа, без детей. Эмиль, вместо того чтобы объясниться в любви, целовался с другой под жасмином, невыносимо больно, до такой степени, что когда садовник — в то время они еще нанимали садовника, жившего в хорошеньком домике буквально в метре от них: да, вот уж горе у него — младшая дочь умерла! Он потом часами напролет сидел на могиле, а у Жака, утонувшего в Буарон, могила, как у кошек или у кукол. «Он не вернулся, уплыв однажды в утреннюю даль», — гласит надпись на камне, окруженном фиалками… садовник… там кто-то плачет: ребенок горит у подножья горы, похожей на сахарную голову, нет, надо обойти их стороной, и тебя с твоей шерстяной шалью тоже — так вот, когда садовник с гордостью принес жасмин, чтобы посадить его вместо старых кустов белых роз, погибших в жуткие февральские заморозки — если такие заморозки повторятся, мы скоро яблоки с айвой только в музее увидим, виноградник тоже пострадал, в лесу деревья померзли — тетя Урсула вырвала у него этот жасмин и растоптала: что вы на меня так смотрите?! я не сумасшедшая, мне просто не нравится жасмин.
Мир романа «Духи земли» не выдуман, Катрин Колом описывала то, что видела. Вероятно, она обладала особым зрением, фасеточными глазами с десятками тысяч линз, улавливающими то, что недоступно обычному человеческому глазу: тайное, потустороннее. Колом буднично рассказывает о мертвеце, летающем вдоль коридоров по своим прозрачным делам, о юных покойницах, спускающихся по лестнице за последним стаканом воды, о тринадцатилетнем мальчике с проломленной грудью, сопровождающем гробы на погост. Неуклюжие девственницы спотыкаются на садовых тропинках о единорогов, которых невозможно не заметить.
«Замки детства» — роман о гибели старой европейской культуры, показанной на примере одного швейцарского городка. К. Колом до подробнейших деталей воссоздает мир швейцарской провинции накануне мировых катастроф. Мир жестокий и бесконечно прекрасный. Мир, играющий самыми яркими красками под лучами заходящего солнца. Мир, в котором безраздельно царит смерть.
«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…
Бен Уикс с детства знал, что его ожидает элитная школа Сент-Джеймс, лучшая в Новой Англии. Он безупречный кандидат – только что выиграл национальный чемпионат по сквошу, а предки Бена были основателями школы. Есть лишь одна проблема – почти все семейное состояние Уиксов растрачено. Соседом Бена по комнате становится Ахмед аль-Халед – сын сказочно богатого эмиратского шейха. Преисполненный амбициями, Ахмед совершенно не ориентируется в негласных правилах этикета Сент-Джеймс. Постепенно неприятное соседство превращается в дружбу и взаимную поддержку.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Однажды утром Майя решается на отчаянный поступок: идет к директору школы и обвиняет своего парня в насилии. Решение дается ей нелегко, она понимает — не все поверят, что Майк, звезда школьной команды по бегу, золотой мальчик, способен на такое. Ее подруга, феминистка-активистка, считает, что нужно бороться за справедливость, и берется организовать акцию протеста, которая в итоге оборачивается мероприятием, не имеющим отношения к проблеме Майи. Вместе девушки пытаются разобраться в себе, в том, кто они на самом деле: сильные личности, точно знающие, чего хотят и чего добиваются, или жертвы, не способные справиться с грузом ответственности, возложенным на них родителями, обществом и ими самими.
История о девушке, которая смогла изменить свою жизнь и полюбить вновь. От автора бестселлеров New York Times Стефани Эванович! После смерти мужа Холли осталась совсем одна, разбитая, несчастная и с устрашающей цифрой на весах. Но судьба – удивительная штука. Она сталкивает Холли с Логаном Монтгомери, персональным тренером голливудских звезд. Он предлагает девушке свою помощь. Теперь Холли предстоит долгая работа над собой, но она даже не представляет, чем обернется это знакомство на борту самолета.«Невероятно увлекательный дебютный роман Стефани Эванович завораживает своим остроумием, душевностью и оригинальностью… Уникальные персонажи, горячие сексуальные сцены и эмоционально насыщенная история создают чудесную жемчужину». – Publishers Weekly «Соблазнительно, умно и сексуально!» – Susan Anderson, New York Times bestselling author of That Thing Called Love «Отличный дебют Стефани Эванович.
Джозеф Хансен (1923–2004) — крупнейший американский писатель, автор более 40 книг, долгие годы преподававший художественную литературу в Лос-анджелесском университете. В США и Великобритании известность ему принесла серия популярных детективных романов, главный герой которых — частный детектив Дэйв Брандсеттер. Роман «Год Иова», согласно отзывам большинства критиков, является лучшим произведением Хансена. «Год Иова» — 12 месяцев на рубеже 1980-х годов. Быт голливудского актера-гея Оливера Джуита. Ему за 50, у него очаровательный молодой любовник Билл, который, кажется, больше любит образ, созданный Оливером на экране, чем его самого.
Впервые на русском языке роман, которым восхищались Теннесси Уильямс, Пол Боулз, Лэнгстон Хьюз, Дороти Паркер и Энгус Уилсон. Джеймс Парди (1914–2009) остается самым загадочным американским прозаиком современности, каждую книгу которого, по словам Фрэнсиса Кинга, «озаряет радиоактивная частица гения».
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.