Время Алексея Рыкова - [70]

Думается, именно это сыграло немалую и роковую роль в резко негативном изменении атмосферы взаимоотношений и характера дискуссий в среде старых большевиков, что в свою очередь явилось одним из важных обстоятельств последующего её раскола, угроза которого вызывала, пожалуй, наибольшую тревогу больного Ленина.

Недаром проблема устойчивости партии, положения в ЦК и его руководстве стала предметом первой и самой спешной (ведь никто не мог предугадать, как будет развиваться болезнь) его диктовки. В ночь на 23 декабря 1922 года, когда у Владимира Ильича наступил паралич правой руки и правой ноги, он попросил вызвать на 5 минут стенографистку, так как, сказал он, его «волнует один вопрос, и он боится, что не заснёт». На следующий день, 24 декабря, Ленин поставил врачам ультиматум: или ему будет разрешено ежедневно, хотя бы в течение короткого времени, диктовать «дневник», как он называл свои записи, или он совсем откажется лечиться. Получив разрешение работать 5 — 10 минут в день (позже это время было увеличено до 30–40 минут), он в первую очередь продиктовал — 24 и 25 декабря, с дополнением 4 января — записи, содержащие деловые и политические оценки ряда руководителей ЦК.

Содержание «Письма к съезду» не исчерпывалось указанными оценками, но именно они стали причиной сложной и даже драматической судьбы этого важнейшего документа, начавшейся едва ли не в первые часы ленинской диктовки. Его первый раздел был записан вечером 23 декабря. Он содержал предложение увеличить число членов ЦК за счет избрания в него рабочих до нескольких десятков или даже до сотни. Такая мера нужна, указал Ленин, «и для поднятия авторитета ЦК, и для серьезной работы по улучшению нашего аппарата, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии».

Расшифровав и перепечатав этот текст, сотрудница Секретариата СНК М.А. Володичева передала в тот же вечер один его экземпляр Сталину для Политбюро. Однако на следующий день, будучи вызванной для очередной диктовки к Ленину, она получила от него указание, что «продиктованное вчера (23 декабря) и сегодня (24 декабря) является абсолютно секретным». Владимир Ильич подчеркнул это не один раз и потребовал «все, что он диктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорически секретным».

Володичева не решилась признаться Ленину, что накануне уже передала текст Сталину, его содержание знают также Бухарин, Орджоникидзе и помощник генсека Назаретян, присутствовавшие при этом. Больше того, можно предположить, что приведенное выше ленинское указание она внесла в дневник дежурных секретарей не сразу, а задним числом. Так это или нет, но теперь достоверно известно, что записи 24 и 25 декабря вновь — на этот раз через руководителя совнаркомовского Секретариата Л.А. Фотиеву — попали в руки Сталина. О них знал и Каменев, которому как председательствующему в Политбюро была адресована объяснительная записка Фотиевой 29 декабря. Оправдывая свою передачу ленинских записей, она ссылалась на то, что не знала про указание об их секретности.

Таким образом, содержание документов Ленина, по крайней мере надиктованных до 29 декабря, стало известно вопреки его воле членам Политбюро и некоторым членам ЦК партии. И хотя в последующем, вплоть до второй половины мая 1924 года, ленинское «Письмо к съезду» хранилось строго секретно, в опечатанных сургучом конвертах, утечка произошла, и это, конечно, не могло не сказаться на поступках и действиях Сталина и ряда других членов высшего руководства.

Через четыре месяца после кончины В.И. Ленина сургучные печати на конвертах были взломаны, однако секретный гриф с «Письма к съезду» не исчез. Состоявшийся накануне открытия 23 мая 1924 года XIII съезда РКП (б) пленум ЦК партии принял решение произвести чтение «Завещания» Ленина по делегациям и постановил, «что документы эти воспроизведению не подлежат», проще говоря, остаются строго закрытыми.

Но сохранить полную тайну их существования было уже практически невозможно. В работе XIII съезда РКП (б) участвовало около 1200 человек. Воспринятое ими на слух ленинское «Письмо к съезду» так же, на слух, вскоре распространилось в более широких партийных кругах, разговоры о нем вышли за их пределы, в том числе и за пределы страны.

Последнее обстоятельство понудило впервые сказать в открытой печати о наличии ленинского «Завещания». В начале осени 1925 года в журнале «Большевик» были опубликованы написанные по поручению Политбюро статьи Троцкого и Крупской, посвященные книге американского журналиста М. Истмена «После смерти Ленина», в которой излагались некоторые вопросы, связанные с ленинским письмом. Как Троцкий, так и Крупская, признав, что на XIII съезде партии такое письмо оглашалось, подвергли критике распространяемые за рубежом слухи о документах Ленина. «Их неправильно называть «Завещанием», — писала Крупская, — так как завещание Ленина в подлинном смысле этого слова неизмеримо шире — оно заключается в последних статьях В.И. Ленина и касается основных вопросов партийной и советской работы».