Восторженный беглец - [3]

Но вот беда — мои уже вернулись, а я к своему ремонту еще не приступал. Костя пообещал недельки через две помочь мне, попросил без него не начинать. и сам покуда занялся, сидючи на полу, плетением корзинок из ивовых прутьев, щепок, тонких реек. Сопел, потел, плел, раздвинув босые ноги. Изделия сверкали, как стеклянные. Костя их назавтра бесплатно раздавал в институте, вызывая бешеную зависть всех жен в Академгородке. Моя Таня молчала, как умеет молчать врач, но я видел — она страдает от мысли, что вот мой товарищ, оказывается, все умеет, а я сижу как дурак возле электрических печей, в которых растут кристаллы, да еще, будто ребенок, фотографирую порой лужи и ветки… Но обо мне, если хотите, позже. А пока закончим об Ивановых. Охладев к корзинкам, Костя попросился у жены нa работу за город — в сорока километрах строился экскаваторный завод, там требовались монтажники и сварщики. Костя заявил, что всю жизнь мечтал дышать озоном, рожденным электроразрядами, и, как знать, не из-за молний ли четыре миллиарда лет назад возникли первые живые клетки на земле… ему надо подумать… что там он заработает больше, чем в НИН (нет, к тому времени Костя еще не бросил институт — у него оставалась неиспользованной часть прошлогоднего отпуска)…

И вот началась новая глава в жизни Ивановых. И был свет, и бежал человек. В конце августа Люся получила от Кости первый перевод — четыреста рублей. Это были большие деньги. Ведь Костя, будучи пока что младшим научным coтрудником, зарабатывал в институте сто двадцать, Люся — немного больше. но она помогала сестре Вере, которая училась в Новосибирском университете, и, кроме того, каждый месяц посылала в деревню больной матери чай, конфеты, хорошее мыло… А тут — четыреста. Люся купила дочери дубленку, совсем еще новую, у Нелки Гофман, водь школу кончает девочка. Потом пришла на институт телеграмма: "ПРОШУ ДАТЬ ЗА СВОЙ СЧЕТ ДВА.МЕСЯЦА СВЯЗИ ПЕЧАЛЬЮ НА СЕРДЦЕ". Директор (мой руководитель) и замдиректора (руководитель Иванова) посовещались и дали месяц. Пусть подышит. Кандидатскую сделал. То, что он давно мог защититься, все знают. Разбрасывается товарищ. Теперь впереди докторская. Пусть наберется сил… И грянул перевод в пятьсот рублей. И еще в четыреста пятьдесят. Люся купила магнитофон "Джи- ви-си", добавив триста из тех, что думала отдать за ремонт чужим людям. И записалась на румынскую мебель… А тут появился сам Костя — как раз перед ноябрьскими праздниками, с первым снегом — загорелый. весь какой-то полуголый, в голубых драных джинсах, в черном мятом кожаном пиджачке, надетом поверх тельняшки, на ногах красные бутсы, как у футболиста. Кудри висят до плеч, выпрямился, глаза сверкают, огромные и без очков, как лупы из магазина. в руке курительная трубка. Сразу пробежал к директору — просить для поправки здоровья год за свой счет. Тому не с кем было посоветоваться — его заместитель, доктор биологических наук Утешев, руководитель Иванова, отдыхал в Гаграх. Оказывается, Иванов к тому времени уже завербовался куда-то на Север, захотел испытать себя на кинжальных ветрах Таймыра.

Люся до сих пор не понимает, как она разрешила ему уехать. Краснеет и стонет. "Целовал, даже ухо порвал… а раньше был скучный. Может, еще больше полюбит". Да и про мебель сказала. "Что?!" Костя выложил аванс, как хвост павлина — веером трешки и червонцы, — поехали и с маху взяли (конечно, в кредит) двух с половиной тысячный гарнитур! "Мы еще машину купим! Хочешь?!" И ошалевшая от денег, каких никогда не видела, Люся только потупилась. как девочка, познакомившаяся с принцем… Уехал, уехал, надев старую кроличью шапку, свитер, пальто, зимние ботинки. Он прислал мне как-то открытку: "Старик, в голове светло, как в морозном кочане! Может, лежит еще одна-единственная мыслишка, как озябшая куколка некоей бабочки… но даже если потеплеет и она вылетит, развернет свои золотые крылышки… куда ей лететь? Нет для нее тут пары! Если бы хоть ты — было бы с кем спорить… Но ни к чему! Зачем мыслить, если перестали быть прежде всего людьми, нормальными мужчинами-женщинами! Я шахтер, мне приятно руками работать в подземелье, в довольно опасной обстановке добывать руду… а она дорогая… воздух жгуч, нехорош… но я сильный! Когда выхожу, наверх, чувствую — я мужчина, хозяин недр, а не только жены, микроскопа… и теплого сортира! Ха-ха! Дождись меня, и замахорим тебе ремонт, и ты поймешь жизнь!"

Короче говоря, Иванов проработал там до Нового года, и вот, как сказала мне Люся, выяснилось— его там. на Севере, уже и нет! Как это она узнала?

На следующий день после разговора с дочерью Люся вылетела в Ялту. Но она сразу решила про себя — эта поездка будет лишь предлогом, чтобы исчезнуть из НИИ, из Белояр. Пожив две недели на курорте и старательно загорев на балконе — хоть и март выдался холодный, даже сыпал снег, — Люся вернулась в Сибирь и после двух суток пересадок и ожиданий в аэропортах оказалась за 69-й параллелью в городке, где жил и работал ее муж.

В кромешной тьме полярной ночи при редких фонарях она разыскала барак, соответствовавший адресу. Ни деревца тут не было. Посвистывала метель. Вокруг барака чернели жестяные гаражи. Видимо, шахтёры в самом деле народ богатый. Хоть и некуда тут по тундре на "Жигулях", но многие приобрели — пускай постоят машинешки, пока не пришел час отпуска или год возвращения домой с пачками денег по карманам…