И был вечер, и было сияние на западе. Направляясь домой через березник, я мельком отметил — царствует красный свет, как в лазере с кристаллом рубина, с длиной волны 740 ангстрем…
Я бы оставался на работе допоздна, но с некоторых пор у нас принялись наводить экономию, и лично сам товарищ Поперека, начальник АХЧ, высоченный дядька с откинувшейся назад головой, как бы от свистнувшей у лица ветки, пробегая по этажам с трагически напряженными глазами, выключил свет и выставил меня. Исключение делалось только для микробиологов в левом крыле здания — у них круглые сутки в таинственно светящихся сосудах бешено размножались всякие твари, и не то чтобы их страшно оставлять без человека — Попереке ничто не страшно, — но все же… Если у меня расплавится кристалл, вырастим новый. А вот если склянки треснут и невидимые микробы поползут в пространстве… Попереке лучше бы дело иметь с вулканами. Раньше он работал пожарным.
Короче, и был вечер, и была весна — второе апреля, — никто меня дома не ждал, помимо науки — никаких занятий, вот я и плелся под темнеющим небом, пытаясь поднять себе настроение как бы взглядом со стороны, повторяя: и был свет, и шел человек… все как-то значительнее выглядишь. Вокруг в сумерках дотлевал снег. Он сохранился в виде отдельных полос там, где были натоптаны зимой тропинки… вот белый, цельный след от женского сапожка… не Татьяны ли?., вот кусок лыжни… не нашей ли, совместной?.. Я провалился до колен и остановился.
И была дорога наугад, в сторону светящихся окон И вдруг я увидел в полумраке подъезда, на своей лестничной площадке, ядовито желтые женские сапожки. Кто это? Неужели ко мне? У Татьяны таких нет. Длина волны света, излучаемой этими сапожками, около 620 ангстрем… Я ожидал увидеть кого угодно, но только не Люсю Иванову.
— Витька! — закричала она зычным голосом и повела плечом, могучим, как у пахаря. — Где же ты?! Мне надо с тобой посоветоваться!
Когда женщина говорит «посоветоваться», это очень плохо. Ясно, что никакого ответа ей не нужно, а просто ты должен что-то срочно для нес сделать: куда-то позвонить, что-то достать. Но Люся. Людмила Васильевна Иванова, жена сбежавшего от нес на Север Кости Иванова, была никак не из тех женщин, которые кого-нибудь о чем-либо просят. Она все умела сама.
Проходя за Люсей, я вспомнил, что видел её сегодня днем в институте, причем на нашем этаже — этаже кристаллофизиков, и еще помню, удивился — разве она вернулась из отпуска? Кажется, уезжала пол- месяца назад по горящей путевке в Ялту… и сообразил, что миновал уже месяц… и еще подумал: как. бедная, она без Кости?., что он так делает, на Севере?.. хорошо хоть, говорят, деньги присылает. Бросил, понимаете ли. научный институт, начатую докторскую диссертацию… мотается где-то за 69-й параллелью — то ли рудник строит, то ли газовую магистраль сторожит…
— Кофе? — спросил я. зная, что Люся с ее сотрудниками на ВЦ варят его с утра до вечера на двух электроплитках.
— Уксусу! — сразу возопила жена Иванова, и, к своему удивлению, я увидел на гладком ее широком лице слезы. — Ты знаешь, что его там нет? И уже три месяца!!!
— Где? — пробормотал я, скидывая ботинки и топчась перед ней во влажных носках, не решаясь их стянуть и надеть сухие: ведь женщина, неловко. — Где? Где его уже нет? В сердце твоем?.. — я попытался пошутить.
— Дурак! — Она села на стул, — Нигде! Нигде его нет! — прокричала она неожиданно тоненьким голоском. И помолчав минуту, не меньше, видимо, приказав себе быть спокойной и обстоятельной, уже более низким голосом сообщила, при этом почему-то улыбнувшись мне: — Ты полетишь на восток.
— Куда?! — Я решил, наконец, показав глазами на мокрые следы своих ног, стянуть носки и надеть сухие. Раз уж меня о чем-то просят, могу я позволить себе некоторую бестактность. И еще я понял, почему она обратилась ко мне с улыбкой. Людмила Васильевна привыкла в своей общественной работе (она ведала Фондом мира) применять женское оружие— обаяние— и автоматически его включала, как только переходила к просьбе. — На восток?.. — пробормотал я, оттягивая время. — А что у нас на востоке?.. Понимаю, ты думаешь — он прячется на даче. Вернулся и живет. А что?! Уже тепло.
— Какая дача?! — Люся надолго вперила в меня укоризненный взгляд, словно поражаясь, как мы могли столько лет дружить семьями. «Неудивительно, — думала она, — что у тебя у самого семья еще раньше разладилась: Таня ушла от такого тюфяка!» Люся осмотрела меня всего с ног до головы, словно уже сожалея, что пришла именно ко мне. — Он же на Севере!
— Ты же. сама сказала — его там нет.
— Конечно, нет! Он на БАМе! — Люся шмыгнула носом, давая понять, что все-таки она слабая женщина, может и заплакать.
Я растерянно сел напротив на колченогую табуретку.
Люся поежилась и рассказала.
