Восточнославянское язычество: религиоведческий анализ - [15]

Можно уверенно говорить о том, что восточнославянское язычество является религией. Славяне того периода, о котором идёт речь, являются народом, стоящим на гораздо более высокой степени культуры, нежели те человеческие общества, в недрах которых зародилась и бытовала архаическая мифология. Это следует из достаточно высокого уровня развития их языка (вспомним, что по мысли И.М. Дьяконова, мифы появляются из-за неразвитости языка, отсутствия в нём общих понятий, абстракций). Но легче представить себе нерелигиозную мифологию, нежели демифологизированную религию. С появлением религии мифология не исчезает, а включается в неё, становясь её неотъемлемым элементом. В этом и заключается одна из главных трудностей демаркации религии и мифологии. Выделение их в чистом виде процесс искусственный, хотя и необходимый для научного познания. Вот почему в этой работе используется термин «язычество», а не «религия» или «мифология». Под язычеством здесь понимается сплав и того, и другого.

Язычество — это религия. Об этом свидетельствует и наличие культа — славяне общались с богами (и прочими сверхъестественными существами), задабривали их, просили их помощи, боялись их гнева, призывали их в свидетели при заключении договоров. В то же время сами боги появились под влиянием неистребимой потребности человека в познании окружающего мира. Здесь налицо этиологическая функция мифологии (для религии, строго говоря, не обязательная[77]). То есть язычество это не только религия, но и мифология тоже.

Может возникнуть вопрос — почему мифология продолжает существовать на более высокой стадии развития человеческого сознания и языка? Как нам кажется, она продолжает сосуществовать с религией в силу инертности (ригидности) человеческого мышления. Уже есть новые инструменты познания, мифы уже не являются единственно возможной формой выражения миропонимания, человеческий разум освобождается от их власти и начинает сомневаться в их правдивости (вспомним, что в Древней Греции, несмотря на широкое распространение в обществе мифов, многие уже не воспринимали их как реальную действительность, смеялись над ними). Но мифы не могут внезапно исчезнуть, как не может внезапно, скачком, измениться сознание целой популяции Homo sapiens sapiens — на это требуются десятилетия или даже века. Постепенно вырождаясь, мифы продолжают существовать, давая богатую пищу как для устного народного, так, позднее, и для литературного творчества. Именно при изучении этого творческого наследия многих поколений наших предков и встают перед нами фантасмагорические образы древних богов и прочих необычайных существ, отражающие древние представления человека о Космосе и о своём месте в нём.

Далее, необходимо определиться — как изучать этот комплекс религиозно-мифологических представлений и практик. Конечно, при популярном ныне стремлении к системности, необходимо изучать его во всей полноте, рисуя не плоские схемы иерархии богов или последовательности ритуальных действий, но наполняя наши реконструкции объёмом, создавая рельефную панораму пресловутой «картины мира». При таком подходе (в идеале) необходимо прочувствовать изучаемое явление, примерить его на себя, попытаться взглянуть на мир глазами древнего язычника. (Вспомним здесь «метод погружения» М. Элиаде, писавшего ещё полвека назад: «Чтобы постичь мыслительную вселенную homo religiosus, необходимо принять во внимание прежде всего мышление людей первобытных обществ. Однако их религиозное поведение представляется нам сегодня эксцентричным, если не откровенно отталкивающим. Во всяком случае, понять его довольно трудно. Но для того чтобы понять чущдую нам мыслительную вселенную, нет иного пути, как попытаться проникнуть вовнутрь неё»[78]). Для возможности попыток такого рода необходимо реконструировать для восточнославянского язычества то, что в современной науке принято называть «религиозной идентичностью».

Несмотря на очень частое в последнее время употребление этого термина, приходится констатировать, что по-настоящему серьёзных разработок этого понятия нет ни в теоретическом, ни в прикладном аспектах. Если взять на выбор какие-либо сборники статей, хрестоматии, посвящённые проблемам идентичности, то можно легко убедиться, что исследований, посвящённых изучению религиозной идентичности, по сравнению со штудиями в области, например, этнической идентичности, очень мало. Причём большинство статей, в которых затрагиваются вопросы религиозной идентичности, имеют явно публицистический характер. Возьмём на себя труд определить это понятие, и адаптировать его к изучению восточнославянского язычества.

В целом, значение слов «религиозная идентичность» совпадает с тем, что в более традиционной терминологии называлось бы религиозным самосознанием. (Причины, по которым термин «самосознание» вытесняется из научного лексикона словом «идентичность», уже были рассмотрены в своё время В.С. Малаховым, и потому мы на них останавливаться не будем[79]). Под идентичностью восточнославянского язычества следует, видимо, понимать осознание восточнославянскими язычниками сопричастности переживаемых ими нуминозных чувств и эмоций уникальной совокупности религиозно-мифологических представлений и настроений, образующих систему восточнославянского язычества