Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2 - [91]

Шрифт
Интервал

в минуту откровенной и не совсем, может быть, осторожной беседы, то, верно уже, не для оглашения их перед современною публикою, и комитет смеет думать, что нельзя допускать, чтобы память государственного человека, так сказать вчера еще оставившего поприще, а с тем вместе, в некотором отношении, и самый образ действия правительства были поносимы приписыванием первому подобных мнений.

Вследствие всех сих замечаний комитет полагал бы представить министру народного просвещения: 1) сделать автору приведенной статьи строгий за нее выговор и 2) сделать соответственное внушение и пропустившим оную ценсорам, ибо если не было на прямой их обязанности сверять Указ 1816 года с подлинником, то никак, однако же, не следовало им пропускать прочих выше сего замеченных мест, по явной их неуместности в печати.

Таковое заключение свое Комитет осмеливается всеподданнейше повергнуть в Высочайшее Его Императорского Величества благоусмотрение.

№ 17

25 июня 1848 г.[680]


На докладной записке возглавлявшего комитет Д. П. Бутурлина, к которой был приложен этот журнал (т. е. протокол заседания), 27 июня император наложил следующую резолюцию: «Совершенно справедливо, сообщить о сем г[енерал]-а[дъютанту] г[рафу] А. Ф. Орлову»[681].

29 июня Бутурлин передал министру народного просвещения С. С. Уварову замечания императора, дословно воспроизводящие замечания комитета[682], тот 7 июля сообщил об этом попечителю Петербургского учебного округа М. Н. Мусину-Пушкину, который через Петербургский цензурный комитет 11 июля отправил Булгарину точный текст императорских замечаний с заключением, что «вследствие всех сих замечаний его императорское величество высочайше повелеть изволил: сделать автору приведенной статьи строгий за нее выговор»[683].


Поскольку текст Корфа был опубликован в газете с изменениями, 2 июля 1848 г. он написал письмо министру народного просвещения графу С. С. Уварову:

Г-н Булгарин напечатал в «Библиотеке для чтения» статью о покойном графе Сперанском, изобилующую как погрешностями, так и рассуждениями, совершенно неуместными в тексте, предназначенном для публики. Комитет наш обратил внимание императора на последние, я же позволил себе ответить от себя лично на первые некоторыми замечаниями, каковые поместил в «Русском инвалиде» (24‐го числа прошлого месяца). Возражая на утверждения автора касательно первоначальной фамилии графа, я писал: «Лица белого духовенства обыкновенно имеют у нас особые прозвания, или фамилии, тогда только, когда они происходят из дворянства – фамилию их рода – или когда воспитывались в училищах – фамилию, даваемую по назначению духовно-ученого начальства» и далее: «следственно, все приведенные выше фамилии нельзя не признать за вымысел позднейших времен, когда прежний черкутинский церковник начал уже занимать собою общественное внимание». – Однако, к великой моей досаде, обнаружил я в печатном листке вместо первого из двух слов подчеркнутых слово иногда, которое полностью извращает не только смысл, но даже и грамматическое строение фразы, а на месте второго – священник, отчего вышло, что я Сперанского превратил в бывшего священника. Я незамедлительно написал редактору газеты письмо с просьбой поместить извещение об этих абсурдных опечатках; каково же было мое изумление, когда из его ответа узнал я, что речь идет вовсе не об опечатках, а просто-напросто об исправлениях, сделанных цензором Крыловым, в доказательство чего были мне предоставлены листы с собственноручной правкой этого господина.

Поскольку под статьей стоит моя фамилия, благоволите согласиться, господин граф, что мне в моем положении неприятно и странно представать перед публикой в столь смешном виде. Благоволите же позволить мне воззвать к Вашему чувству справедливости в отношении поступка беззаконного и, осмелюсь сказать, бессмысленного, совершенного г-ном Крыловым, который вместо того чтобы запретить или вычеркнуть то, что счел он предосудительным, присвоил себе право вносить в статью свои поправки, что противоречит даже закону (Устав о цензуре. С. 15), и предавать тиснению за чужой подписью бессмыслицу собственного изобретения, даже не предупредив об том автора.

Уваров написал ему следующее:

В ответ на письмо Ваше от 2 июля, касающееся исправлений, которые цензор Крылов позволил себе внести в статью Вашу о г-не Сперанском, спешу сообщить Вашему сиятельству, что сделал я этому цензору строгий выговор; имея дело со статьей подписанной, обязан он был всенепременно с Вами поделиться своими сомнениями. Если желательно Вам объявить об ошибках, допущенных в печатной статье, предложил бы я Вам поместить об том извещение в публичных листках; сие явилось бы, полагаю, наилучшим способом исправить оплошность цензора; добавлю, что когда бы редактор «Инвалида», прежде чем отдавать статью в печать, обратился к начальству вышестоящему, замечание цензора поставлено было бы на голосование, и все сие происшествие не имело бы места.

Благоволите, господин барон, принять уверения в совершеннейшем моем почтении.

Граф Уваров.

3 июля 1848 года

На Карповке[684]

Булгарин, который в это время, как всегда, проводил лето в своем поместье Карлово (под Дерптом) и не знал ни о заключении негласного комитета, ни о реакции царя, попытался печатно ответить на критическую статью Корфа. Весь очередной свой фельетон из цикла «Журнальная всякая всячина» он посвятил этому сюжету. Лишь в середине июля он был подан в цензуру, поскольку нужно было время на то, чтобы газета с текстом статьи Корфа дошла в Дерпт, Булгарин обдумал и написал свой ответ и переслал его в Петербург. Поскольку цензурный комитет был напуган выговором цензорам за пропуск булгаринских воспоминаний о Сперанском, он передал Корфу новый текст Булгарина на эту тему. Корф прочел его и снабдил подробными замечаниями (они даны под строкой курсивом). В результате цензурный комитет запретил публиковать ответ Булгарина.


Еще от автора Фаддей Венедиктович Булгарин
Как люди дружатся

«Мы уже до того дожили на белом свете, что философы и моралисты усомнились в существовании дружбы, а поэты и романисты загнали ее в книги и так изуродовали ее, что кто не видал ее в глаза, тот никоим образом ее не узнает. В самом деле, неужели можно назвать священным именем дружбы эти связи, основанные на мелких расчетах самолюбия, эгоизма или взаимных выгод? Мы видим людей, которые живут двадцать, тридцать лет в добром согласии, действуют заодно, никогда не ссорятся, доверяют один другому, и говорим, вот истинные друзья…».


Кочубей

Сборник посвящён тому периоду истории России, когда молодая Империя смело вторгалась в ранее отторгнутые от неё земли, обретая новых друзей и врагов.


Чернокнижник

В сборник вошли фантастические произведения А. Емичева, В. Львова, Н. Тихорского, А. Тимофеева, Ф. Булгарина, В. Одоевского, а также анонимных и псевдонимных русских авторов первой половины XIX века. Большая часть рассказов и повестей сборника переиздается впервые.


Иван Иванович Выжигин

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мазепа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Димитрий Самозванец

Эпоха «великой смуты» – исторический фон романа «Димитрий Самозванец». Трагедия государства, трагедия народа и личностей, таких как Борис Годунов и его семья, – показаны ярко и правдиво.Свой роман Ф.В.Булгарин создал на основе подлинных документов и исследований.


Рекомендуем почитать
Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки

Эта книга – увлекательный рассказ о насыщенной, интересной жизни незаурядного человека в сложные времена застоя, катастрофы и возрождения российского государства, о его участии в исторических событиях, в культурной жизни страны, о встречах с известными людьми, о уже забываемых парадоксах быта… Но это не просто книга воспоминаний. В ней и яркие полемические рассуждения ученого по жгучим вопросам нашего бытия: причины социальных потрясений, выбор пути развития России, воспитание личности. Написанная легко, зачастую с иронией, она представляет несомненный интерес для читателей.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».


Интервью с Уильямом Берроузом

Уильям Берроуз — каким он был и каким себя видел. Король и классик англоязычной альтернативной прозы — о себе, своем творчестве и своей жизни. Что вдохновляло его? Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас? Или… что-то еще? Какие «мифы о Берроузе» правдивы, какие есть выдумка журналистов, а какие создатель сюрреалистической мифологии XX века сложил о себе сам? И… зачем? Перед вами — книга, в которой на эти и многие другие вопросы отвечает сам Уильям Берроуз — человек, который был способен рассказать о себе много большее, чем его кто-нибудь смел спросить.


Syd Barrett. Bведение в Барреттологию.

Книга посвящена Сиду Барретту, отцу-основателю легендарной группы Pink Floyd.


Ученик Эйзенштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Моя жизнь

Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.


Воспоминания

Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».


Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.


Дневник. Том 1

Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.