Воспоминания - [77]
Обнаружив уникальную повесть XVII в. «О Сухане», Малышев петитом в сноске отметил: «Рукопись была найдена автором настоящей работы в 1948 г. в Ленинграде (принадлежала З. Н. Савельевой)» [34].
«Найти» рукопись означало выявить, где она находится, установить ее значение, обеспечить ее сохранность, сделать ее объектом исследования, осмысления и, в конечном счете, ввести ее в обиход культуры, сделать достоянием науки.
Несмотря на заботу о пропаганде сохранения памятников культуры, В. И. не любил пышных официальных проявлений «чествования науки». Он не верил в искренность и полезность раздувания отдельной личности или явления. Он хотел популяризировать реальный процесс развития и утверждения народной культуры в ее естественных и самобытных проявлениях.
Малышев создал богатое Древлехранилище в Институте русской литературы (Пушкинском Доме) Академии наук (7 тысяч рукописных книг), уникальность и разнообразие сокровищ которого по-новому осветили культуру русского народа, его литературную самодеятельность [35]. Среди открытых им материалов есть такие исключительно ценные, как новые, неизвестные до того сочинения и письма протопопа Аввакума и новые документы о нем, новый список «Слова о погибели Рускыя земли», списки «Жития Александра Невского», «Слова Даниила Заточника», оригинальная, прочно связанная с устной народной словесностью повесть XVII в. о Сухане. Привлекая к участию в своих экспедициях молодых ученых, он сделал археографические исследования предметом воспитания и увлечения нескольких поколений филологов. Сам же он, странствуя поездом, самолетом, на лодках и плотах по рекам, пешком и в телегах по лесам и дорогам, часто в одиночестве или с двумя-тремя сотрудниками, находил все новые бесценные памятники древней народной культуры. Эти экспедиции в конечном счете подорвали его здоровье. Участник войны, перенесший тяжелое ранение, он изъездил и исходил сотни километров, общался с огромным количеством людей, находя с ними общий язык. Его не останавливали ни жара, ни холод, ни плохие дороги, ни вечно полуголодные дальние северные края. Во время одной из экспедиций в лодке с ним случился инфаркт, он еле добрался до захолустного поселка и там в гостинице без ухода и медицинской помощи пролежал месяц. От этого трагического «приключения» он не оправился до конца своих дней.
Работа Владимира Ивановича была бы невозможна без контакта с людьми. Он мог общаться с любым человеком — и с профессором, и с дворником, и порядочные люди всегда любили его и были готовы ему помочь. Вот еще один пример из его жизни. Однажды Владимир Иванович подвернул ногу, врачи назначили ему физиотерапию, и он ходил в поликлинику. Во дворе его встретил знакомый дворник и спросил, почему он хромает. Затем дворник пригласил его к себе в сторожку и, когда они уселись для беседы, вдруг со всех сил дернул его за больную ногу. Что-то хрустнуло, Владимир Иванович вскрикнул, но боль тут же прошла и не возобновлялась. Так ученого вылечил знавший толк в практической хирургии дворник. При большой общительности В.И. прекрасно разбирался в людях и знал, кто чего стоит. Он рассказывал, что однажды зимой отдыхал в Комарове в Доме творчества писателей и, идя по тропинке между сугробами, увидел, что навстречу ему движется один литератор, придерживавшийся открыто черносотенных и крайне антилиберальных взглядов. «И знаешь, пришлось свернуть и пойти по пояс в снегу», — заключал свой рассказ В. И. тем простодушным тоном, который создавал о нем впечатление как о человеке простом и наивном. В то время как его в большом конференцзале Пушкинского Дома чествовали в связи с каким-то юбилеем, он, сидя в конце зала, откуда его безуспешно пытались «извлечь», сказал громко, на весь зал тем же привычным простодушным тоном: «Включить бы Анатолия Максимовича Гольдберга и послушать, о чем он сейчас вещает!». Среди подарков, которые получил в этот день от коллектива сотрудников В. И., был радиоприемник ВЭФ. Передачи Би Би Си тогда подвергались запрету и глушились, но В. И. слушал их. Однажды директор Института пригласил В. И. в машину, в которой начальство ехало в Комарово. По дороге директор стал высказывать неприемлемые для В. И. злобные мнения. В. И. рассердился и сказал ему: «Фальшивый ты мужичонка, Николай Федорович!», остановил машину и вышел на шоссе. В другой раз про нового директора он говорил с наивным видом: «Он меня не любит — завидует мне: когда мы в пивной, я всегда могу сделать так, чтобы гармонист сидел со мной рядом. Он этого не может».
Я высоко ценила мудрость В. И., его понимание людей и обстановки и часто советовалась с ним по жизненным вопросам, особенно в моменты волнений из-за политической ситуации. Обычно он утешал меня, говоря твердым мужским голосом, что в конце концов все будет хорошо: «Стук есть, но все как-то уладится!». Но в начале войны он сказал без обиняков, что будет очень тяжело.
