Воспоминания - [4]

Когда маме было 16 лет, она скопила три золотых, зашила их в лифчик… и уехала в Париж. В Париже она тоже работала швеей, в мастерской по кофточкам. Там они жили втроем в одной комнате (все швеи), ходили обедать в кафе и танцевали в обеденный перерыв. Мама вспоминала с очень большим удовольствием, как они танцевали с продавцами из соседней лавочки. Она даже помнила песенки, которые тогда пели в Париже — каждую неделю новую, мы бы сказали сегодня, новый шлягер. Одна из песенок была про прихрамывающую, но веселую девушку (ее хромота не мешала ей жить, к тому же в постели этот недостаток был не заметен), и парижане, когда пели эту песню, припадали на одну ногу. Мама все это помнила всю жизнь. Она потом очень хорошо знала французский. По возвращении она сдала экзамены за гимназию, причем папа ей в этом помогал. Потом она поступила в школу зубных врачей. Надо сказать, что мама была очень способная. Уже когда мы были взрослые дети, у зубных врачей потребовали, чтобы они сдали экзамены на стоматологов за медицинский институт. Мы были против этого, потому что мама сверх своей работы бесконечно учила программу института — собирались старые врачихи и зубрили. Мы считали это глупым предприятием, но мама прекрасно сдала на стоматолога.

Мама была фантазерка, она сочиняла и рассказывала детям разные истории. Ее одаренность выражалась и в музыкальности: у нее был хороший слух и прекрасный голос. Одно время она была даже запевалой в хоре. Дома мама часто пела детям: это были революционные песни, арии из опер, романсы. Одной из ее любимых песен было: «Средь мира дольного для сердца вольного / Есть два пути» на слова Некрасова. Еще она часто пела песенку: «Жаль козленка мне убить, / Но нужно столик наш накрыть. / Столик, столик живо / Будет нам пожива. / Столик, живо, / Будет нам пожива».

Папа ухаживал за мамой восемь лет. А когда они поженились, то его отец — человек состоятельный — сказал: «Сашенька, не тушуйтесь. У нас такой берег. К нашему берегу или бревно, или дерьмо. Мы к этому привыкли». Мама была ужасная простушка, а папа интеллигент. Всегда, когда они ссорились, после того как поженились, мама укоряла его, что он бы на ней никогда не женился, если бы не какая-то тетка — родственница, которая все это организовала. Но вообще они друг друга очень любили, и брак их был счастливым. Папа был человек очень образованный. Он учился на двух факультетах: на математическом и на юридическом — и закончил Петербургский университет по этим факультетам. Очевидно, в связи с этим он и принял лютеранство. Мама же оставалась в иудейской вере. Она вообще считала, что веру не выбирают, а в ней родятся. Когда родители поженились, они были бедными, у них ничего не было. Мама говорила, что у них было две ложки и две вилки, и папа сделал ей шелковое платье для венчания. Но потом отец успешно работал по юридической части, и семья стала жить вполне благосостоятельно. А позже он был юрисконсультом в ряде учреждений, главным образом в издательствах. Был большим знатоком авторского права, постоянно выступал в арбитраже. Во время НЭПа он получал процент за выигранные дела, и тогда наша семья очень хорошо жила в материальном отношении. Мама тоже всю жизнь работала. Она проработала 35 лет в детской поликлинике. Когда я к ней приходила лечить зубы, я ужасалась, потому что дети, прежде чем войти в кабинет, уже начинали реветь. Но мама умела их успокаивать. У нее был подход к детям и прекрасные руки. Она была прямо волшебницей.

Живя в Петербурге, мама сохраняла некоторые связи с Одессой. Однажды к ней приехал ее старый друг, руководивший там профсоюзом безработных. Он пожил несколько дней в Питере, но потом заторопился обратно, сказав, что иначе его безработные найдут работу, а он станет безработным.

Родители имели право жить в Петербурге до революции. Но у бабушки вида на жительство не было; тогда существовала черта оседлости, и евреи имели право жить только в определенных местах. Папина мама бабушка Роза жила с детьми, за что околоточному платили взятку. Впоследствии, через много лет, наша двоюродная сестра Лёля, дочь дяди Якова, любила рассказывать, как она, будучи маленькой девочкой, пугалась прихода околоточного, думая, что он ее заберет за плохое поведение. Бабушка Роза, очевидно, не была посвящена в эти тайны. По рассказам Лёли, она была красивая, хорошо одетая, надушенная и гордая. Внукам прививалось почтение к бабушке. Вся большая семья жила тогда еще на Мытнинской улице (в районе Суворовского проспекта).

Папа имел образование в разных областях. В подростковом возрасте он учился в техническом училище, где приобрел навык работы с металлом и с деревом, он был человеком, умеющим делать ручную работу. Впоследствии в молодости он путешествовал за границей и всюду устраивался рабочим. Он побывал в Бельгии, в Англии, Франции. Он рассказывал, как в Бельгии мастер его очень невзлюбил (папа предполагал, что из-за антисемитизма) и давал ему очень шумную работу: выпрямлять какие-то металлические полосы, которые издавали страшный шум. Он кончил архитектурное училище и работал и по этой части. Он строил какие-то постройки в имении министра земледелия Наумова. Участвуя в одном из строительств, он однажды столкнулся с озорством рабочих, которые бросили ему кирпич на голову. Он был в котелке, и по счастью кирпич не повредил его, а скользнул по касательной. Папа был также прекрасным чертежником. Его изящная, красивая манера чертить, прекрасные шрифты меня поражали, когда он пытался что-то сделать мне для школы. Это было так несовременно и изящно, что не могло быть использовано для выполнения школьных заданий. При этом он почти никогда не рисовал. В нашей семье потом дети все рисовали. Особенно талантливым рисовальщиком был Юра. Он с детства умел уловить в рисунках сходство. Его остроумные графические экспромты украшали впоследствии часто книги и оттиски, которые он дарил, и даже наши альбомы. Отец же, который был прекрасным чертежником, хорошо рисовать не умел. На рисунках он всегда изображал одно и то же — уток. Всегда очень четко и аккуратно в задумчивости рисовал этих уток.