Восхождение: Проза - [13]

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Распоряжение губчека — подыскать человека и заслать его в логово Колесникова — начальник Павловской уездной чека Наумович получил сразу же после разгрома отрядов Гусева, Сомнедзе и Шестакова. Тон шифрованной телеграммы был обеспокоенным: Алексеевский, видно, понял, что Колесникова так просто не возьмешь, что борьба с ним предстоит затяжная, кровопролитная и надо срочно менять тактику, не лить кровь понапрасну. Конечно, всех этих слов в телеграмме не было, но они легко читались между строк, чувствовались. Наумович был опытным работником, хорошо понимал, что Колесников представлял для губернии большую опасность — рядом находился Антонов… Да, Алексеевский прав: надо срочно что-то предпринимать здесь, на месте, искать выход. Колесников с таким же успехом может разбить новые красноармейские формирования, а они собраны, как говорится, с бору по сосенке, слух о его победе разнесся по округе с быстротой молнии, полки его растут, крепнут, у бандитов с каждой победой прибавляется оружия, боеприпасов…

Наумович — худощавый, с болезненным цветом лица, невыспавшийся (телеграмма подняла его с постели в четыре часа утра) — мелкими быстрыми шагами ходил по тесным двум комнаткам уездной чека, где на диванах спали два его сотрудника, Макарчук и Карандеев, тер ладонью левую сторону груди — с неделю уже сильно болело от перегрузок сердце, мучила бессонница. Работа последних месяцев изнурила, издергала — частые переезды с места на место, постоянное напряжение нервов и души, телефон, поднимающий в любое время суток…

Да, все это было так, и все же на здоровье сейчас жаловаться было некому и некогда. Те несколько человек, которые находились по заданию Наумовича в банде Колесникова, в меру сил и возможностей информировали чека о некоторых намерениях повстанцев, сообщали нужные сведения, но их было недостаточно. Колесников вел боевые действия успешно, банды держали в постоянном напряжении всю округу, железнодорожные станции, общественные ссыпные пункты, деревни и хутора, они были трудноуловимы, появлялись внезапно, уходили быстро. Логично предположить, что Колесников и его штаб создали разветвленную и надежную агентурную сеть, имеют во многих хуторах своих осведомителей, чувствуют себя хозяевами положения. Бандам надо противопоставить смелую чекистскую разведку, нужно внедрить в Старую или Новую Калитву своего человека, добиться там расположения, получить доступ к интересующей чекистов информации.

Все это было хорошо и правильно теоретически, на практике же… Где взять такого человека? Кто им может быть?

Наумович, кутаясь в наброшенную на плечи шинель, вспомнил отчего-то родную Белоруссию, такие же вот промозглые холода в эту предзимнюю пору: вроде и морозов особых нет, и снега еле-еле натрусило на полях, а сырость какая-то, туман…

Он пошел к столу, к позвавшему его телефону. «Алло, слушаю», — сказал негромко, отвернувшись к стене — не хотелось будить ребят; услышал знакомый густой голос председателя исполкома Кандыбина. Наумович подивился, что Дмитрий Яковлевич уже на работе (такая рань!), они ведь расстались с ним около полуночи, значит, Кандыбин спал в рабочем кабинете, не ходил домой.

— Что нового, Станислав Иванович? — спросил он, и Наумович ответил, что пришла тут одна телеграмма серьезная, есть над чем подумать… Кандыбин — это чувствовалось — улыбнулся:

— Знаю, знаю об этом. Алексеевский мне тоже звонил, просил помочь… Ты вот что, Станислав Иванович, зашел бы, а? Посоветуемся.

— Хорошо, иду.

Наумович, положив трубку, принялся легонько толкать в плечо сладко спящего Карандеева — богатырского сложения парень спал, раскинувшись на диване. В следующее мгновение он вскочил, рукой автоматически шаря по кобуре с наганом.

Наумович тихо засмеялся.

— Я в исполком, Паша, к Кандыбину. А ты телефон слушай и вообще… Если что срочно — тут же звони.

— Не беспокойтесь, Станислав Иванович, — Карандеев с хрустом потянулся, одернул гимнастерку, пригладил пятерней вьющиеся светло-русые волосы. Голубые его глаза смотрели на начальника уездной чека ласково.

— Вы сами-то давно поднялись, что ли?

— Да встал, — неопределенно ответил Наумович, с необъяснимой для себя радостью глядя в молодое простоватое лицо Павла, — легко и приятно было работать с этим парнем. Макарчук — тот позамкнутее, поупрямее, хотя тоже честен и дисциплинирован, но он требовал к себе равного, что ли, отношения, а Павел любое приказание выполнял охотно, с удовольствием: для него магическим было сознание самого факта работы в чека.

У Кандыбина Наумович пробыл недолго; сказал председателю исполкома, что есть у него на примете нужный человек, женщина, и имя назвал — Катя Вереникина. Только сможет ли она? Согласится ли? Дело-то смертельно опасное…

— А я, между прочим, тоже о Катерине подумал, — признался Кандыбин. — Знаешь что, Станислав Иванович? Приходите-ка с нею ко мне вечерком, потолкуем…

Ровно в семь вечера Наумович сидел на прежнем месте в кабинете Кандыбина, который по-новому, с некоторым удивлением и, может быть, недоверием смотрел на Катю Вереникину, худенькую темноволосую девушку, вошедшую вместе с председателем уездной чека и несмело опустившуюся в кресло у стола. Кандыбин подал ей руку, улыбнулся приветливо, и Катя ответила на его улыбку — сдержанно, с достоинством. Она хорошо поняла взгляд Кандыбина, молчала, как бы давая председателю исполкома время к чему-то привыкнуть и что-то обдумать; ожидая, расстегнула верхнюю пуговицу дешевенького серого пальто, мешавшую ей, старательно разгладила на коленях длинные его полы. Глянула на посмеивающегося Наумовича — что молчите, Станислав Иванович? Сами же позвали…