Но общество желало не разрушать только, оно желало и созидать. По какому плану должна была вестись перестройка государства и общества, на это отвечала наиболее популярные в то время общественные идеи и политические теории, причем некоторые же из этих теорий имели прямо революционный характер не в том лишь смысле, что подкапывались под старые учреждения, порядки и отношения, но, как это можно особенно сказать о политической философии
Руссо, были теориями не нормального течения государственной жизни, а теориями революции. Собственного опыта у французов не было, чужой опыт заменить его не мог уже по одному тому, что французы плохо понимали реальные условия античного мира, увлекавшего их воображение риторически разукрашенными гражданскими доблестями «героев», плохо понимали и настоящие основы политической жизни современных свободных государств, Англии и Соединенных Штатов. Бессильное правительство отдавало власть в руки неопытной нации. Реформа, к которой стремилась последняя, должна была совершиться, но она не могла пройти совершенно гладко, без крупных ошибок, без увлечений, а также не могла не встретить консервативной оппозиции и попыток реакции, в свою очередь, только разжигавших страсти и выдвигавших на самое видное место наиболее крайние и наименее рассудительные элементы общества. Пример страстности в политической борьбе подали сами привилегированные; за ними пошел средний класс, а затем движение проникло и в народную массу. В этой массе накопилось множество причин к неудовольствию: ненавистные феодальные права, тяжесть государственных налогов, дурные условия, в какие народ был поставлен по отношению к земле, хроническая нищета, голодовки, безработица, – все это было постоянно действующей причиной возникновения беспорядков, смут, сопротивлений власти. Борьба с правительством, которую вели привилегированные, стремившиеся в своем ослеплении поднять в свою защиту и народ, впервые всколыхнула эту массу. «Мучная война» и народные бунты во время последней борьбы с парламентами были прямыми предвестниками народных восстаний революционной эпохи. Благодаря деятельности лиц, взявших на себя просвещение нации на счет его прав перед выборами в генеральные штаты,
новые политические идеи проникли в народную среду и дали своего рода санкцию недовольству масс. Народное море всколыхнулось и долго не могло успокоиться: главные причины его недовольства, т. е. плохое экономическое состояние, дороговизна хлеба, безработица сразу исчезнуть не могли, а кроме того, и новые правители Франции по неопытности, по недостаточному пониманию народных нужд, по оторванности от народной среды наделали немало ошибок, поддерживавших народное недовольство и впоследствии. Как бы там ни было, в новом движении приняла участие народная масса и сообщила ему ту силу, с которою уже было трудно бороться реакционным стремлениям. Одним словом, в 1789 г. вся французская нация с верха до низа была настроена революционно, – и привилегированные, и средний класс, и народная масса, – и памятником этого настроения явились наказы, которыми отдельные сословия снабдили своих депутатов в генеральные штаты.
Первоначальным сроком созыва государственных чинов был назначен, как было уже сказано, 1792 год, но затем решено было приблизить этот срок, так как ждать оказывалось невозможным, и Неккер, вторично сделавшись министром, с своей стороны, указывал на необходимость скорейшего созыва штатов. Известие о таком решении было принято с великою радостью: Мирабо писал, что в одни сутки нация сделала вперед шаг, равный целому столетию. Неккер, с возвращением которого совпало ускорение срока, сделался одним из наиболее популярных людей во Франции, но Мирабо смотрел на него иными глазами. В письме к Мовильону он отзывался об этом министре, как о человеке, у которого нет «ни такого таланта, какой был нужен при данных обстоятельствах, ни гражданского мужества (âme civique), ни истинно либеральных принципов». Стремясь попасть в генеральные штаты и предлагая свои услуги правительству, Мирабо в письме к тогдашнему министру иностранных дел Монморену (в сентябре 1788 г.) спрашивал его, готовится ли министерство к тому, чтобы действовать на генеральные штаты, заботится ли оно о средствах при помощи которых оно могло бы не бояться их контроля и могло бы, наоборот, рассчитывать на их содействие, есть ли, наконец, у него «твердый и прочный план, который представителям нации оставалось бы только санкционировать». «Да, граф, – продолжал Мирабо, – такой план, у меня он есть. Он заключается в конституции, которая могла бы нас спасти от заговоров аристократии, от крайностей (excès) демократии и от глубокой анархии, в которую вместе с нами попала власть, желавшая быть абсолютною». Монморен не обратил внимания на предложение Мирабо помочь правительству своим планом. Но не один Мирабо думал так. Около того же времени Малуэ, тоже один из деятелей начинавшейся революции, говорил самому Неккеру: «не нужно ожидать, чтобы генеральные штаты стали у вас требовать или вам приказывать; нужно поспешить с предложением им всего, что только может быть предметом желаний благомыслящих людей (bons esprits) в разумных границах как власти, так и национальных прав». Ho
