Воры. История организованной преступности в России - [118]

).

Значение жанра «шансон» состоит в том, что, в отличие от гангста-рэпа или еще более ярких латиноамериканских наркокорридос (баллад о нелегкой судьбе участников наркокартелей)[724], он никогда не был музыкой обездоленных, мятежных этнических групп или бунтующей молодежи. Несмотря на широкую популярность рэпа и хип-хопа, их корни лежат в американских гетто, а не в зажиточных пригородах. Шансон же занимает более достойное место в российском культурном мире. Радио «Шансон» имеет пятую по размеру аудиторию в России[725], а сам жанр занимает третье место по популярности среди молодежи (после западной поп- и рок-музыки)[726]. Опыт ГУЛАГа был универсальным. Через лагеря прошли и теоретики большевизма, и армейские чины, и учителя, и крестьяне. Лагерные песни, попавшие в большой мир вместе с освобожденными зэками, становились известными во всех слоях советского общества. Таким образом, их сюжеты можно считать срезом жизни общества в целом, а не какой-то маргинальной культуры.

Но даже самые причудливые формы, которые принимает этот стиль, не делают его менее вредоносным. Песни Вилли Токарева, эмигранта из нью-йоркского района Брайтон-Бич, стали популярными в России еще до его возвращения. Например, текст песни «Воры-гуманисты» однозначно дает понять: у честной жизни нет никаких перспектив, даже для «профессора, писателя и артиста», поскольку «тот, кто не ворует, по-нищенски живет».

Песни в стиле «шансон» исполнены фатализма — жизнь непроста, несправедлива и заставляет выбирать дороги, которые мы предпочли бы обойти, — но при этом невероятно чувственные. Чаще всего в них отсутствуют явное насилие и брутальность, присущие гангста-рэпу; даже когда в песнях упоминается насилие, оно часто скрыто в эвфемизмах. Даже в более откровенных текстах эффект отчасти смягчается жаргоном. Возьмем, к примеру, популярную песню «Гоп-стоп» (в Британии подобную шпану называют «чав», в США — «белым мусором»). Песня посвящена «суке подколодной», предавшей героя, и тот просит своего товарища Семена «засунуть ей под ребро перо», то есть нож. Впрочем, как правило, темы шансона лавируют между меланхолией и историями о сохранении мужества в аховых ситуациях. Герои песен будто знают, что тюрьма, смерть и предательство могут ждать их на каждом шагу.

Что делать?

Вопрос об эффективности ведущейся борьбы с криминализацией — это вопрос о том, сохранится ли Россия в ближайшие десять лет.

Валерий Зорькин, председатель Конституционного суда, 2010 год[727]

Многим нравится смотреть фильмы о бандитах и даже слушать радио «Шансон»; кроме того, есть немало свидетельств, что обычные граждане России довольны нынешней ситуацией с коррупцией и криминалом в стране. По общему признанию, основной проблемой остается коррупция, поскольку она заметным и прямым образом влияет на повседневную жизнь, в то время как бандиты отступили в тень. Но, как ни странно, даже многие представители элиты, обогатившиеся при нынешнем режиме, чувствуют, что пришло время двигаться дальше. Меня не перестает удивлять, насколько часто нувориши (и еще чаще их избалованные, разъезжающие по миру потомки) считают, что «Россия должна стать нормальной европейской страной, а значит, нужно перестать воровать»[728]. Однако, с их точки зрения, «перестать воровать» значит не возвратить их богатства тем, у кого они были украдены, а скорее создать правовое государство, в котором их богатство считалось бы легитимным и было бы должным образом защищено. Во времена Путина реальной валютой стал не рубль, а политическая власть. Поэтому деньги и собственность лучше держать в каком-нибудь трастовом фонде, чтобы государство или какой-нибудь хищник с более серьезной «крышей» и более острыми зубами не пришел и не забрал его.

Еще в 1990-е годы ветеран геостратегии Эдвард Люттвак задался вопросом: «Заслуживает ли русская мафия Нобелевской премии по экономике?» Он полагал, что «с точки зрения исключительно экономических понятий общепринятые утверждения ошибочны», поскольку современные развитые и основанные на гуманизме экономические системы появились благодаря «худым и голодным волкам, которые… накопили первоначальный капитал, используя прибыльные рыночные возможности — часто уничтожая конкурентов способами, с которыми вряд ли согласились бы сегодняшние антимонопольные комиссии, — и урезая издержки всеми возможными способами, в том числе пользуясь всеми видами ухода от налогов…»[729] Люттвак был одновременно прав и глубоко неправ. Прав, потому что сегодняшние западные элиты действительно появились благодаря предыдущим поколениям грабителей с большой дороги, работорговцев и эксплуататоров; но было бы ошибочным предполагать, что этот процесс был неизбежным и необратимым и что нужно было просто сидеть и ждать, когда произойдут те или иные события. При изучении периодических нарушений демократии в Центральной Европе (а возможно, даже в США) или непоследовательной борьбы против организованной преступности в Италии становится ясно, что помимо естественных процессов, направляющих страну в сторону законности и большей регулируемости, возникают и процессы разрушительные. Любой более-менее серьезный прогресс в деятельности по снижению оборотов организованной преступности — полностью уничтожить ее не удалось ни в одной стране — происходит благодаря комбинации трех базовых параметров: эффективных законов и наличия юридической и полицейской системы, способной и желающей поддерживать эти законы; политических элит, желающих или вынужденных позволять этим структурам функционировать должным образом; а также мобилизованной и бдительной общественности, готовой решительно поддержать такую деятельность.