Волк - [9]
Он продел палку в оба рукава Федькиной телогрейки и накрепко привязал кисти к концам. Как не изворачивайся, не выдернешь. Да еще у плеч обрывками прихватил – для пущей надежности.
– Мироша, ты ж не зверь какой, – ныл Федька. – Хоть портки на мне оставь, у тебя ж душа добрая.
– Ишь, запел – до-обрая! – усмехнулся тот. – Ну-к, на чем они у тебя держатся, портки-то?
– Мирон Аверьяныч, я покаюсь! – начал всхлипывать Федька. – Гад я был вонючий! Оставь портки, все расскажу!
– А что ты мне такое расскажешь, чтоб я не знал? Про чубарого? Про корову – как ты ее факелом? Знаю. Про то, как околёсной подъехал да избу спалил? И про то знаю. Щас возьму и так вот, крестом, на суку тебя повешу. А?
Карякин пуще трухнул, даже каяться раздумал, забожился:
– Мироша, я тока черемуху, Христом-богом, тока черемуху...
– Христа бы уж не задевал, Иуда!
Матерясь и рыча по-звериному, Федор пробирался тайгой и смахивал на живой крест. Шел он в сапогах и без порток, которые вместе с исподниками были завязаны на шее и мешали смотреть под ноги. Свирепое комарье и гнус копошащейся шубой налипали на его срамоте, на обличьи и руках. Осатанев от боли, Карякин с воем валился в мох, бешено елозил в нем, потом снова шел. Тело было раскровавлено, глаза заплыли. Где можно, бежал, но от этого комарья меньше не становилось.
– Гады! Сволочуги, растуды вас!.. – неслось по тайге.
Один раз впереди, в прогале, мелькнул кто-то. Никак ягодницы звонцовские. Федька рванул от них напролом. Ломится, а крест не пускает, сучья морду полосуют. После упал и заголосил тонко, по-бабьи.
Кормил комаров до темна – выжидал. Домой крался в сумерках. Только деревня-то, она ведь глазаста, ушаста: наутро вся округа знала о срамотище Федора Карякина. Нет ничего страшнее, как воротиться из леса крестом, да еще в беспорточной натуре. Надо крепко нагрешить, чтоб тебя выпустили из тайги этаким непотребным макаром. Про такую стыдобу люди до третьего колена не забывают: «А, это тот, Фили крестового внук? Ну-ну...». Иные беспорточники не выдерживают: барахлишко собрали – и куда подальше. Только слава за ними далече тянется.
Снова затихло, ровно вымерло, карякинское подворье. Старик Никодим трудно переносил горе, за неделю сдал, сгорбился. Лушка, та чуть не месяц не выходила со двора, а потом долго смотрела на людей жалостливо, как бы прося пощады. Федор же вовсе сделался лютым и нелюдимым.
На другой день, очухавшись от креста, он первым делом хлобыстнул стакан крякуна и немилосердно отколошматил свою визгливую Лушку, прицепившись к какой-то чепуховине. Та деранула к отцу-матери в Ильичевку, а воротилась дня через два под вечер.
К слову придись, Лушкины синяки всегда имели связь с Дарьей.
О своей бывшей суженой Федька все больше думал во хмелю, в кураже. Скрипел зубами и клял Мироху, а с ним и весь белый свет. Знала ли Лушка, отчего лютует мужик, нет ли, только сделалась она неугомонной Дарьиной ненавистницей, поливала ее почем зря и где попало. За это бедной бабе доставалось еще больше – не встревай, мол, не по твоему рылу лохань. Так и повелось: коль Федька идет домой грузный и мечет петли по дороге, тут и не гадай: быть мордохлесту. Измордованная Лушка не раз и не два подхватывала детей и давала тягу в Ильичевку.
Ёрник остался позади. Мерин сбавил ход, зафыркал с облегчением, словно отгонял от себя липучие страхи.
«Так что, Мирон Аверьяныч, – криво усмехался сам себе Федор, – на том свете ты и можешь схорониться от меня. Повезло тебе, прям сказать, повезло. Да уж ладно... последний раз потешу я ретивое свое – на сани брошу тебя поперек, как дрова...»
Поглядывал вперед: должны показаться два креста, две могилы. Одна – старика Шаталова, другая – Дарьи. За неделю до войны померла. Мирон тогда на своем настоял, не захотел на сельском погосте хоронить, пусть, сказал, поблизости покоится.
Только ее смерть не остепенила Карякина. Вот и теперь, погоняя мерина, пробормотал, мстительно усмехаясь:
– Попомнила она меня, жениха своего! Ох, попомнила!
Он высторожил ее в Сафроновом распадке. Знал, что на богатые клюквенные елани похаживает. Когда он вырос перед ней – наглый, ухмыляющийся, – Дарья обмерла: неспроста это. Вспомнила, что Мирон говорил про ружье, ругнула себя.
– Здорова была, невеста! Гляжу, не больно взрадовалась суженому своему. Ай не нравен я тебе стал?
– Уйди с дороги, Федор, – трудно выговорила она побелевшими губами. – Добром прошу, уйди.
– Ишь ты, добро-ом... А как же насчет поговорить, понежничать? Ить я свое законное так и не сорвал, ты, сучка, все своему Мирону отнесла. – И вдруг заревел, шагнув к Дарье: – А где моё?!
Та швырнула в Федора плетенку и бросилась назад по тропе.
– Миро-он!
Рухнула со всего маху наземь от Федькиной подножки. Ловко, по-кошачьи вскочила и снова упала под навалившейся на нее тяжестью.
– Кричи, стерва, кричи! – дышал он ей в лицо. – Тут можно, тут хоть разорвись. Знаю, где нынче Мироха твой, не услышит...
Она извернулась и хватила зубами за кисть его правой руки. Хрипло вскрикнув, Карякин саданул ее головой о березовое корневище. Раз да другой, да третий. Дарья охнула и обмякла. Уже не чуяла, как Федька, сопя и озираясь, матерясь от боли в богородицу, с вороватой торопливостью рвал одежду с безвольного тела. Только зря суетился насильник: страх оказался сильнее его срамной похоти. Так и не вошел Карякин в охальную мочь, не опоганил свою бывшую невесту.
«Про Кешу, рядового Князя» — первая книга художественной прозы сытывкарского журналиста Петра Столповского. Повесть знакомит читателя с воинским бытом и солдатской службой в мирное время наших дней. Главный герой повести Кеша Киселев принадлежит к той части молодежи, которую в последние годы принято называть трудной. Все, происходящее на страницах книги, увидено его глазами и прочувствовано с его жизненных позиций. Однако событийная канва повести, становясь человеческим опытом героя, меняет его самого. Служба в Советской Армии становится для рядового Князя хорошей школой, суровой, но справедливой, и в конечном счете доброй.
Книга о детдомовском пареньке, на долю которого выпало суровое испытание — долгая и трудная дорога, полная встреч с самыми разными представителями человеческого племени. Книга о дружбе и предательстве, честности и подлости, бескорыстии и жадности, великодушии и чёрствости людской; о том, что в любых ситуациях, при любых жизненных испытаниях надо оставаться человеком; о том, что хороших людей на свете очень много, они вокруг нас — просто нужно их замечать. Книга написана очень лёгким, но выразительным слогом, читается на одном дыхании; местами вызывает улыбку и даже смех, местами — слёзы от жалости к главному герою, местами — зубовный скрежет от злости на некоторых представителей рода человеческого и на несправедливость жизни.
Не теряй надежду на жизнь, не теряй любовь к жизни, не теряй веру в жизнь. Никогда и нигде. Нельзя изменить прошлое, но можно изменить свое отношение к нему.
«Сказки из Волшебного Леса: Находчивые Гномы» — третья повесть-сказка из серии. Маша и Марис отдыхают в посёлке Заозёрье. У Дома культуры находят маленькую гномиху Макуленьку из Северного Леса. История о строительстве Гномограда с Серебряным Озером, о получении волшебства лепреконов, о биостанции гномов, где вылупились три необычных питомца из гигантских яиц профессора Аполи. Кто держит в страхе округу: заморская Чупакабра, Дракон, доисторическая Сколопендра или Птица Феникс? Победит ли добро?
«Сказки из Волшебного Леса: Семейство Бабы-яги» — вторая повесть-сказка из этой серии. Маша и Марис знакомятся с Яголей, маленькой Бабой-ягой. В Волшебном Лесу для неё строят домик, но она заболела колдовством и использует дневник прабабушки. Тридцать ягишн прилетают на ступах, поселяются в заброшенной деревне, где обитает Змей Горыныч. Почему полицейский на рассвете убежал со всех ног из Ягиноступино? Как появляются терема на курьих ножках? Что за Котовасия? Откуда Бес Кешка в посёлке Заозёрье?
Маринка больше всего в своей короткой жизни любила белые розы. Она продолжает любить их и после смерти и отчаянно просит отца в его снах убрать тяжелый и дорогой памятник и посадить на его месте цветы. Однако отец, несмотря на невероятную любовь к дочери, в смятении: он не может решиться убрать памятник, за который слишком дорого заплатил. Стоит ли так воспринимать сны всерьез или все же стоит исполнить волю покойной дочери?
О книге: Грег пытается бороться со своими недостатками, но каждый раз отчаивается и понимает, что он не сможет изменить свою жизнь, что не сможет избавиться от всех проблем, которые внезапно опускаются на его плечи; но как только он встречает Адели, он понимает, что жить — это не так уж и сложно, но прошлое всегда остается с человеком…
Джоэл бен Иззи – профессиональный артист разговорного жанра и преподаватель сторителлинга. Это он учил сотрудников компаний Facebook, YouTube, Hewlett-Packard и анимационной студии Pixar сказительству – красивому, связному и увлекательному изложению историй. Джоэл не сомневался, что нашел рецепт счастья – жена, чудесные сын и дочка, дело всей жизни… пока однажды не потерял самое ценное для человека его профессии – голос. С помощью своего учителя, бывшего артиста-рассказчика Ленни, он учится видеть всю свою жизнь и судьбу как неповторимую и поучительную историю.