Волк - [11]
Он кинулся бежать в ближайший проулок, сильно петляя и оттого чуть не падая. Дарья не спешила, глядя, как он выписывает кренделя. Наконец, грохнул выстрел. Лошадь дернула, Дарья брякнулась в телегу.
Федька дико и протяжно взвыл. Держась руками пониже спины, уже не петляя, он юркнул в проулок.
– Потаскуха! Потаскуха шалавая! – неслось оттуда.
Дарья поднялась в телеге, держась за ушибленный локоть. Подивилась: чего это Федька не упал?
На крыльцо сельсовета высыпали люди. Растолкав их, к Дарье крупно шагал Мирон.
– Ты палила? В кого?
Та чуть растянула в улыбке белые неподатливые губы:
– В волка. Волк тут пробегал бешеный.
Кресты немудрено было проскочить. За зиму столько навьюжило, что перекладины утонули в снегу, одни пенечки торчат. Но Федор не проглядел. Дарьин – вон тот, правый.
«Прибирает, прибирает Господь супротивничков моих. Бог-то не Микитка, видит...»
Карякин осекся, выдернул руку из рукавицы и суетливо перекрестился:
– Прости, Господи, – забормотал, – грешна суета наша... Да ить куда свое людское денешь?
Оплошился тогда хмельной Федька Карякин, не подумал, что в ярости баба на все пойдет. Ведь надо же – при всем честном народе из ружья саданула! Хорошо еще, Мирон на боровую дичь заряды держал, не то прилетела бы свинцовая плюха. А так только пяток дробин в стыдную мякоть впились. Там они и живут по сей день, комочками под шкурой перекатываются. Оно бы ничего, прижились, только сидеть долго не дают. К фельдшеру бы сходить, да соромно, на все Звонцы хохоту будет. Лушка ему голову грызла: «Подавай в суд! Ишь, какая лихая стерва! Подавай и все, пущай-ка она рылом хрену покопает». «Брысь отсель, халява!..» – он-то ей.
В суд не подал – поостерегся. Начнется тяжбище, такое откроется, что еще подумать надо, кому рылом копать, а кому посмеиваться. Сказать по правде, Федька легко отделался. Он только задним умом по-настоящему убоялся: а ну как, мол, расскажет Дарья про его охальство в Сафроновом распадке! Уж Мирон бы не промахнулся...
Нету, нету им прощения от Федора Никодимыча Карякина. Может, и надо бы отпустить души ихние на покаяние, а его нет как нет – прощеньица-то. Один Господь знает, как бы он рвал Мироху зубами, как терзал бы живьем, доведись ему такая радость, по мелким жилочкам бы разобрал!
Но после Миронова креста и Дарьиного гостинца стал Федор чего-то побаиваться. Вроде, оробел с годами. Дело ведь это такое: по чужую голову идешь – свою наперед неси, а там тебя, гляди, за виски да в тиски... Не бедовые уж годы, а середовые, прошло время ползком по задам красться, свечечку с паклей под кровлю ставить, чтоб она не сразу, а через часик-другой...
«Прости, Господи, людское наше... »
Вот и Бога страшиться стал. Да и как не страшиться, неуж Федор Карякин нехристь какая? Ведь были же, были дни, когда он начинал мучиться от своей злобы – застарелой, неразмокаемым комом слежавшейся в душе. Иной раз и хотел бы забыть все, махом раздавить, истолочь в пыль этот злобный комок, но вспомнит, как чубарый увозил из-под носа Дарью, как Мирон, увернувшись от топора, мордовал его смертным боем, весь храп разворотил, вспомнит, как шел по тайге крестом да без порток – и нету прощения ни Мирону клятому, ни Дарье.
Нет, не опростать душу от несусветной тяготы этой, не раздавить колючий ком.
С годами Федор до того привык к злобе своей замшелой, что проснется, бывало, средь ночи, вслушается в себя, будто проверяя, не обронила ль душа тягость свою томящую, и вздохнет: не обронила, тут она, родимая. И вроде как покойнее делается Федьке Карякину.
Много с той поры водицы в Быструхе протекло. Выросли и сложили буйны головы два Миронова сына – Степка и Антон. Говорят, и меньшуха Лизавета санитарит в фронтовом госпитале. Сыплются годы, как труха из горсти, плешина половину седых волос прибрала, а комок не проходит, нет. Знать, до смертушки таскать его под сердцем, не истаскать.
Ехал бережником, поглядывал то на бор по правую руку, то на Быструху, забранную льдом, а мыслями уже был в Мироновой избе, где на лавке, скрестив руки на груди, лежит супротень стылый. И не понять, чего больше – радости от этой смерти или обиды за то, что сам помер, без Федькиной подмоги.
«Ах, кабы еще от моей руки!» – пожалел в который раз.
Сани встали у ворот. Федор накинул вожжи на кол и по-хозяйски вошел в подворье. У собачьей будки на протянутой вдоль двора проволоке одиноко висела цепь. Снег там, поди, с начала зимы не тронут, стало быть, пса давно нет. У крыльца не густо натоптано: кроме проезжих возчиков, никто не заходил, а хворый Мирон, должно, не выползал из избы.
Без стука отворил дверь. Кому стучать – покойнику? На широкой лавке в красном углу под старым тулупом лежал заросший кудлатой бородой Мирон. Исхудал до невозможности, нос вытянулся, истончился. Рядом на полу валялся медный ковшик. Поди, воду на себя тянул да пролил.
Федор мимоходом, по привычке тронул ладонью бок печи. Тело ее отдавало последнее, чуть приметное тепло. Усмехнулся, покачав головой: «Не то полозил протапливать? Ишь, поленья раскатал». Он вглядывался в белое лицо усопшего и кривил губы. Подумал умиротворенно: «По заслугам тебе, Мирон Аверьяныч, смертушка этакая...».
«Про Кешу, рядового Князя» — первая книга художественной прозы сытывкарского журналиста Петра Столповского. Повесть знакомит читателя с воинским бытом и солдатской службой в мирное время наших дней. Главный герой повести Кеша Киселев принадлежит к той части молодежи, которую в последние годы принято называть трудной. Все, происходящее на страницах книги, увидено его глазами и прочувствовано с его жизненных позиций. Однако событийная канва повести, становясь человеческим опытом героя, меняет его самого. Служба в Советской Армии становится для рядового Князя хорошей школой, суровой, но справедливой, и в конечном счете доброй.
Книга о детдомовском пареньке, на долю которого выпало суровое испытание — долгая и трудная дорога, полная встреч с самыми разными представителями человеческого племени. Книга о дружбе и предательстве, честности и подлости, бескорыстии и жадности, великодушии и чёрствости людской; о том, что в любых ситуациях, при любых жизненных испытаниях надо оставаться человеком; о том, что хороших людей на свете очень много, они вокруг нас — просто нужно их замечать. Книга написана очень лёгким, но выразительным слогом, читается на одном дыхании; местами вызывает улыбку и даже смех, местами — слёзы от жалости к главному герою, местами — зубовный скрежет от злости на некоторых представителей рода человеческого и на несправедливость жизни.
Не теряй надежду на жизнь, не теряй любовь к жизни, не теряй веру в жизнь. Никогда и нигде. Нельзя изменить прошлое, но можно изменить свое отношение к нему.
«Сказки из Волшебного Леса: Находчивые Гномы» — третья повесть-сказка из серии. Маша и Марис отдыхают в посёлке Заозёрье. У Дома культуры находят маленькую гномиху Макуленьку из Северного Леса. История о строительстве Гномограда с Серебряным Озером, о получении волшебства лепреконов, о биостанции гномов, где вылупились три необычных питомца из гигантских яиц профессора Аполи. Кто держит в страхе округу: заморская Чупакабра, Дракон, доисторическая Сколопендра или Птица Феникс? Победит ли добро?
«Сказки из Волшебного Леса: Семейство Бабы-яги» — вторая повесть-сказка из этой серии. Маша и Марис знакомятся с Яголей, маленькой Бабой-ягой. В Волшебном Лесу для неё строят домик, но она заболела колдовством и использует дневник прабабушки. Тридцать ягишн прилетают на ступах, поселяются в заброшенной деревне, где обитает Змей Горыныч. Почему полицейский на рассвете убежал со всех ног из Ягиноступино? Как появляются терема на курьих ножках? Что за Котовасия? Откуда Бес Кешка в посёлке Заозёрье?
Маринка больше всего в своей короткой жизни любила белые розы. Она продолжает любить их и после смерти и отчаянно просит отца в его снах убрать тяжелый и дорогой памятник и посадить на его месте цветы. Однако отец, несмотря на невероятную любовь к дочери, в смятении: он не может решиться убрать памятник, за который слишком дорого заплатил. Стоит ли так воспринимать сны всерьез или все же стоит исполнить волю покойной дочери?
О книге: Грег пытается бороться со своими недостатками, но каждый раз отчаивается и понимает, что он не сможет изменить свою жизнь, что не сможет избавиться от всех проблем, которые внезапно опускаются на его плечи; но как только он встречает Адели, он понимает, что жить — это не так уж и сложно, но прошлое всегда остается с человеком…
Джоэл бен Иззи – профессиональный артист разговорного жанра и преподаватель сторителлинга. Это он учил сотрудников компаний Facebook, YouTube, Hewlett-Packard и анимационной студии Pixar сказительству – красивому, связному и увлекательному изложению историй. Джоэл не сомневался, что нашел рецепт счастья – жена, чудесные сын и дочка, дело всей жизни… пока однажды не потерял самое ценное для человека его профессии – голос. С помощью своего учителя, бывшего артиста-рассказчика Ленни, он учится видеть всю свою жизнь и судьбу как неповторимую и поучительную историю.