Васильев помолчал, взвешивая мои слова. Потом произнес:
— Люди тебя не поймут. Село без колдуна долго не протянет.
— Да какой из меня, к черту, колдун, — отмахнулся я.
— Егорыч же учил тебя…
— Чему? — прервал я его, — травки собирать? Пойди в аптеку, там куча всяких трав по коробочкам расфасовано, на все случаи жизни.
— А заговоры? — не унимался Васильев.
— До этого мы еще не дошли, из всей латыни я помню лишь «aqua».
— Ну, это и я знаю, — пробормотал участковый.
— А сказать, что надо делать, если тебя леший кругами по лесу водит?
— Не надо.
— Поделись, — вмешался Тимофеев.
— Слушай. Надо снять рубаху, вывернуть ее наизнанку, и опять надеть! Ну, какого? В чем смысл, где логика? Как это действие может помочь найти нужную тропинку?
— Люди исцелялись, — настаивал Васильев.
— Люди верили, и вера помогала им исцеляться, — заверил я, — это как плацебо, так называемая пустышка — даешь больному аспирин, а говоришь, что это новый сильный антибиотик, почти волшебное средство. И все! Остальное дело веры. Больной встает на ноги и бежит рассказывать друзьям, какая у нас замечательная медицина и профессиональные врачи.
— А медведь? Егорыч меня предупреждал, а я не поверил. В итоге теленка потерял.
Да, этот вопрос уже посерьезнее. Каким-то третьим глазом дядя видел скрытые события? Какой внутренний голос подсказывал ему об ранних заморозках, наводнениях и разгуливающих голодных медведях. Как он разглядел ту сцену с многострадальным Степанычем и его бедным зайцем за несколько километров? И сколько он видел, слышал, чувствовал того, что для меня и для других людей было скрыто. А Васильев ждал ответа.
— Интуиция, природное чутье, — коротко ответил я.
Мы остановились у сельпо. Следующий дом мой, но до него придется идти пешком — дорогу размыло на совесть.
Васильев посмотрел на меня:
— А может, останешься? Сыграешь роль колдуна, и пусть людям их вера помогает. Деньги будут. Уважение, опять же. Люди из других сел приезжают, без них наша маршрутка загнется, связь с вокзалом потеряется. У Сесеги Джаргаловны кафе закроется.
— Этим пусть администрация района занимается. Это ее работа. Хотите все на пацана сложить? Хреночки! Мое дело — учеба. Дядя хотел, чтоб я учился.
— Учеба — дело святое, ну а после учебы? — не сдавался участковый, — через пять лет может передумаешь?
— Пять лет — срок большой, — заметил я, — может и передумаю.
Я вылез из машины и махнул рукой.
Я направился к своему дому, стараясь держаться поближе к забору Петровны. Дорога превратилась в сплошной водоем. Прислушиваясь, как Васильев разворачивает автомобиль, я ожидал, что колеса машины начнут буксовать. Нет. На этот раз обошлось. В этот момент из дверей сельпо вышел кузнец. Двухметровый, широкий — настоящий русский богатырь. Только вот душонка у него была мелкой, подлой. Как оказалось. В больших резиновых сапогах, не обращая на воду и грязь ни малейшего внимания, как гигантский ледокол, он шел посередине дороги, вода волнами расходилась от него. Внезапно он увидел меня, улыбнулся и воскликнул, только как-то не очень радостно:
— Серега! Здорова!
— Проваливай с моих глаз, — зло пробормотал я сквозь зубы, — от греха подальше.
— Серега, да ты чего? — слетела улыбка с его губ.
— Осиновый кол в сердце, говоришь? — продолжал я, — да тебя самого надо на осине повесить, Иуда!
Вести, новости, слухи в деревнях всегда разлетаются быстрее, чем в интернете. Особенно в маленьких поселках. Я только-только приехал, а уже в курсе последних событий. Учитывая, что я пообщался только с двумя земляками. И уж теперь не отвертеться кузнецу. Великан и худенький подросток. Кто кого? Делайте ставки!
— Да я… — пролепетал кузнец.
— Да ты видимо забыл, кто твоего ребенка с того света вытащил, тварь неблагодарная, — распалялся я все больше и больше.
— Я не… — на кузнеца было жалко смотреть, но я уже не мог остановиться.
— Прокляну, — чуть не кричал я, указывая на него пальцем, — сегодня же прокляну.
Я резко повернулся в сторону своего дома и увидел, как из окон сельпо на эту сцену смотрит Петровна. Лицо у нее было бледным, глаза круглые от страха. Как и у кузнеца. А вот эта новость разлетится еще быстрей, подумал я. А если вера сделает свое дело и кузнецу станет худо? Тут виноватого искать не надо. Всем понятно, кто порчу может навести. Конечно, мне никто в глаза ничего не скажет, ни в чем не обвинят, побоятся. Перед законом я чист. Убежденность в моих колдовских способностях возрастет среди населения. Да и кузнец сам виноват, головой надо думать, а не мышцами.
Одно плохо — дядя никогда до такого не опускался.
Оставив шокированных односельчан стоять столбом, я направился к дому. Где-то в глубине двора Петровны лязгнула цепь, и громадная овчарка стала на всю округу выражать недовольство по поводу моего присутствия.
Эх, Фунтик, — подумал я, — и кличка у тебя дурацкая, и сам ты умом не блещешь.
Я вошел в дом, где прошла вся моя жизнь, за исключением последних девяти месяцев. Двери здесь всегда были открыты, но никто из соседей не удосужился зайти и покормить куриц. Как на поле боя, лежали они белыми бугорками, вытянув ноги с замершей обидой на мордах. Раз дядю не захотел хоронить, придется хоронить кур, невесело усмехнулся я. Хорошо еще, что других птиц и скота мы не держали. Запылали бы погребальные костры, потянулись бы по поселку дым и кривотолки, один другого ужаснее.
