Волчья ягода - [8]

— Мама… Ма-а-амаааа! — завопил он совсем по-девчачьи, стоило его придавить лапами и слегка прихватить за шею, заливая ее слюной.

Рубашка на груди стала лоскутами сразу, пиджак еще продержался, а дальше волка одернуло человеческое сознание, посчитав, что представлений на сегодня достаточно. Да и не хотелось получить пулю от охраны, которая уже мчалась на помощь, и он, очутившись по другую сторону ограждения, устремился в лес. Эдик продолжал орать, и судя по приставшему к шерсти стойкому запаху аммиака, в гимназии его сегодня ждать не стоило. Сам Глеб в нее идти тоже не собирался — не успел бы, — заранее предупредив Василису, чтобы его не беспокоили с утра.

Домой он вернулся почти к обеду, застав на кухне Дарью с десертной ложкой и упаковкой смородинового желе.

— Проспал сегодня? — спросила она.

Глеб, вытащив из холодильника все, что попало под руку, — сыр, колбаса, икра, вчерашнее рагу — ответил:

— Иногда бывает.

Есть хотелось нереально, оборот требовал больших затрат энергии, после импровизированного завтрака он сразу упал в кровать, не раздевшись, и проспал до вечера, когда Пашка уже пришел. Похрустывая позвонками в шее, он толкнул дверь в его комнату. Пашка, сидящий на полу с мозаикой, — огромный парусник с виднеющимся вдали островом — обернулся.

— Что нового в гимназии? — спросил Глеб, проходя дальше и усаживаясь на кровать.

— Отменили последний урок химии, заболел учитель. По алгебре и иностранным языкам я взял твое индивидуальное задание, вот, на ней, — Паша кивнул на стол, указывая на флешку.

— А в классе что?

— Да ничего… Эдик не пришел сегодня. Тоже заболел.

— Понятно, — хмыкнул Глеб, цепляя флешку. — Спасибо. И еще — не будь тряпкой, и тогда о тебя не будут вытирать ноги.

— Я уж сам как-нибудь решу, кем мне быть, — произнес Паша, вновь опуская голову.

Глеб, чувствуя, что начинает раздражаться, вышел. Вот и стоило помогать этому сопляку?

Зверь тут же ощетинился — никто и не помогал. Спустили зарвавшуюся мразь, немного покоцали, и, скажите спасибо, что не обоссали.

Глеб закатил глаза. Спорить было бесполезно.

4

В день, когда мама надумала рожать, Паше не везло — кто-то склеил все листы тетради по биологии и домашку пришлось переписывать заново, после уроков. За Эдика, который так и не появился в гимназии, — сильно болел, видимо, — домашку принесла староста.

День, честно сказать, с самого начала задался идиотский. На входе в класс его снова толкнул Виталик, попутно наступив на ногу, Лолита бросалась в него скомканными бумажками на геометрии, физрук влепил двойку за отказ бежать стометровку.

— Я не могу. Я задыхаюсь, — сказал Паша, получив на это ответ:

— А в армию ты как идти собрался? Так и останешься дохляком?

Отчасти физрук был прав — дохляком оставаться он не хотел. Но и потешать одноклассников, и без того хихикающих в глаза и за глаза, тоже не собирался, решив начать потихоньку заниматься. Глеб же бегает каждое утро. И на первом этаже, в гостиной, стоял велотренажер. Не важно как заниматься, главное — желание.

В гимназии он задержался и приехал позже обычного на такси, застав у ворот скорую. Маму, причитающую и всхлипывающую, вел под руки Аркадий, от носилок она, видимо, отказалась.

— Мам? — Паша кинулся к ней, но Василиса поймала его за плечо.

— Все в порядке, роды начались, — сказала она. — Не мешай им, тебе потом все сообщат.

— Но я с ней хочу!

— Аркадий попросил присмотреть за тобой. Они справятся сами.

Все три дня, которые мать пробыла в роддоме, Паша провел как в тумане — как бы он ни говорил, что не любит ее, но переживать — переживал. На четвертый день Аркадий привез ее в компании двух свертков, розового и голубого, и няньки Кати, которая ближайший год тоже должна была прожить с ними, ухаживая за детьми. Глеб, фыркнув, вышел сразу, бросив скупое «поздравляю», а Паша наклонился над свертками, рассматривая маленькие сморщенные лица.

— София и Богдан, — сообщила мама. — Теперь ты старший и должен о них заботиться.

Паша поднял непонимающие глаза, посмотрел на светящуюся счастьем и чувством выполненного долга маму, которую было странно видеть без живота и в новом праздничном платье. Также странно было слышать, что он должен заботиться о младших. Разве он их хотел? Разве о нем самом кто-то заботился, кроме бабушки? Почему происходит так, что у него не было ничего, — ни материнской заботы, ни отцовской поддержки, ни внимания, ни вещей, что были так необходимы в детстве, вроде хорошего велосипеда или робота-трансформера на новый год, а не только конфет, — а у этих будет все? И любящие родители, приходящие на утренники, и дорогие игрушки, и совместные поездки на море? Ну почему так?

А дальше стало как в драмах про ненужных подростков: Аркадий закутил с друзьями, отмечая такое значимое событие, мама занялась собой, вызывая на дом массажисток и приводя в порядок тело и лицо, Катя, молодая молчаливая женщина, принялась возиться с детьми. Кормить малышню мать отказалась сразу — вредно для груди, и дом наполнился не только двойным ревом младенцев, которые оказались очень беспокойными, но и запахами молочных смесей и продуктов их переработки.