Волчья ягода - [10]

Не то, что к Пашке, который, казалось, собирал все упреки и отдувался за всех. А всего-то нужно было расправить плечи и поднять голову.

Дома, отмучившись в обнимку с унитазом, Пашка дополз до кровати и уснул тяжелым, беспокойным сном. Глеба, пытавшегося заснуть, неясная возня и всхлипы сквозь сон заставляли каждый раз вздрагивать. Не выдержав, он вошел в Пашкину комнату и застал его сжавшимся в комок, обнимающим подушку. Мокрую от слез, судя по расползшемуся пятну. Внутри что-то заскреблось от этой картины, Глеб поднял упавшее одеяло, накинул на худые плечи и зачем-то провел ладонью по светлым волосам.

Волосы были мягкие и тонкие, шелковистые даже, и Глеб усмехнулся своему желанию сделать так еще раз.

С того раза Паша зарекся пить. Потому что утром было так плохо, что пришлось остаться дома. Василиса, ни слова не говоря, только глянув на его мешки под глазами, достала из морозилки курицу на бульон.

— Горячее надо и жидкое, — сказала она. — Рассолы эти и шипучки — бред полный. Садись, картошку почистишь. Маман твоя в город укатила. Ты же в курсе, что Аркадий ей свой бизнес устроил?

— Она же ничего не умеет, — удивился Паша, усаживаясь на табурет. — Да и в декрете вроде.

— Не знаю, как-то они там решили этот вопрос. Короче, у нее теперь свой ногтевой салон в городе. Шефиня! Ты же ее не любишь, да?

Паша плюхнул в воду очищенную картофелину.

— Не люблю.

— Забей, — произнесла Василиса, сверкнув глазами. — У тебя вся жизнь впереди. А она за тобой еще поплачет. Хоть ты ей и неродной.

— Неродной? — Паша улыбнулся уголком рта. — С чего вы взяли?

— Я думала, тебя усыновили, — удивилась Василиса. — Потому что она ничего о твоем детстве не знает, всегда хихикает и увиливает, когда ее напрямую спрашиваешь.

— Бабушка меня воспитала. А она недавно появилась.

— Вот оно как…

Василиса поступила умно, начав расспрашивать его про гимназию, и про маму вскоре забыли. Пока та сама не заявилась на кухню, шурша бумажными пакетами, вытаскивая из них горы костюмчиков, комбинезончиков и рубашечек.

— Такие классные! — восторгалась она, растягивая по сторонам цветные тряпки. — Вот такой, с утятами, я всегда хотела купить своему ребенку! Богдаше точно подойдет!

— Он на годовалого ребенка, — заметила Василиса, шинкуя морковь.

— На вырост, значит! А вот этот, с бабочками, я Софочке купила — для маленьких принцесс прямо, с пуговками!

Когда Паша, поднявшись, молча вышел, она повернулась к Василисе и спросила:

— Что с ним сегодня? Не в настроении?

Василиса пожала плечами.

В комнате Паша включил первый попавшийся фильм на компе, замотался в плед и уселся в кресло, бездумно наблюдая за сюжетом. Еще тошнило после вчерашнего, болела голова и желудок, и спать вроде бы не хотелось, но он уснул. Всего на минутку, а очнулся от стукнувшей о стол кружки и включенной лампы-прищепки.

— Василиса сказала тебе занести, — произнес Глеб, расположившийся напротив на его кровати. — Бульон. Но я не за этим пришел. Слушай. Ты тему со скалярным произведением векторов хорошо помнишь?

— Вроде бы, а что? — насторожился Паша, покосившись на поднимающийся над кружкой пар.

— Проблема в том, что я, кажется, чертов гуманитарий. Сможешь еще раз объяснить, доходчиво, для идиотов? Завтра контрольная, я не сдам.

Паша, подвинув к себе кружку, отъехал вместе со стулом чуть левее, освобождая рабочее пространство. Хоть где-то он мог оказаться действительно полезным.

5

Васька, плеснув в кружку пахнущий на всю кухню бульон, вручила ее заглянувшему Глебу.

— На, все равно наверх идешь, — сказала, положив в мойку ложку. — Брату своему отнеси.

— Я теперь тоже нянечка? — спросил Глеб. — Памперсы не пора менять?

— Не выделывайся, — одернула Васька спокойно. — Занеси по пути и все. Приполз сегодня — бледный, как мертвец второго созыва. И мать эта его, кукушка недобитая…

— Ладно.

Поднимаясь, Глеб прислушивался к кудахтанью Дарьи внизу, которая просила Аркадия надеть бордовую рубашку — для фото в инстаграме. До крестин времени было предостаточно, а она уже рассылала приглашения подругам и родственникам. Отец по пути в школу сегодня пытался «найти контакт» с непозволительно повзрослевшим за последний год сыном:

— Глеб, нельзя так. Это теперь и твоя семья тоже.

— Моя семья лежит на кладбище под кустом рябины. Моя семья живет в халупе за лесом — или про деда ты забыл? Моя семья — ты. А это… — Глеб посмотрел в окно на мелькающие деревья.

— Ты можешь хотя бы попытаться относиться к Даше и малышам хорошо?

— Только к ним?

Отец вздохнул, постучал по рулю пальцами:

— Пашу я тоже имел в виду.

— Не надо, ладно? — резко повернул голову Глеб. — Ты про него только после моих слов вспомнил. И про меня вспоминаешь, только когда дело касается твоего брака. И знаешь что? Меня это устраивает. Договорились же: вы не лезете ко мне, я — к вам. Я все сказал.

Глеб прекрасно понимал, что его категоричность не нравится никому, и уж тем более отцу, но иначе не получалось, ведь с момента появления другого «я» люди четко делились на «своих» и «чужих». Из своих пока были только отец и дед, а других пускать и не хотелось.

В комнату Паши он постучался, никто не ответил, и тогда он вошел, увидев свернувшуюся на манер кокона фигуру в кресле. Пашка во сне казался совсем ребенком — маленький, бледный, тщедушный. На границе сознания мелькнула картинка с разодранным зайцем и сожаление, что такая жирная добыча не попадалась давно. А вот Пашке бы таких побольше, худой какой…