Волчья ягода - [7]

— Почему ты не ответишь?

— Кому ответить? — спросил тот, уставившись на него своими серьезными, донельзя серыми глазами.

— Всем. Они же не успокоятся.

— Пока не довели. Доведут — скажу.

— Так и до суицида доводят, если ты не в курсе.

— Обломаются, — ответил Паша, рассматривая носки ботинок, а Глеб дернул уголком рта, проглатывая едкое замечание.

И вот он, герой, сейчас скулит во сне.

А мамка у него — хренова эгоистка. Так и не повзрослевшая дура, как только вырастила такого неглупого, в целом, пацана?

Дождавшись, пока в комнате утихнет, Глеб зевнул и отправился в свою спальню.

— Герасимов — становись к сетке.

Паша, прекратив завязывать шнурки, поднял голову и посмотрел на стоящего рядом учителя физкультуры.

— Александр Владимирович, — произнес он. — Я не умею.

Сидящий на скамейке рядом Виталик гоготнул:

— Не умеешь играть в волейбол?

— Не умею, — сказал Паша громче. — В моей школе не заставляли.

— Так, не симулируй мне тут, — нахмурился учитель, поднимая его за рукав. — Давай, давай! Не может такого быть, что не умеешь. Руки в замок и вперед!

Паша спорить не стал — все лучше, чем километровый забег на время. Он же видел, как играют другие, что сложного-то? Глеб, конечно, на площадке фору давал всем, оказываясь в нужном месте и в нужное время, успевал отбивать все летящие в его сторону мячи, и реакция у него была отменная. Почему-то именно здесь он выглядел более эмоциональным, чем всегда, разгоряченным, живым. Девчонки, что совсем не удивляло, следили за ним изучающими, а порой и восторженными взглядами. Паша, потоптавшись у сетки, сделал шаг назад, налетел на бросившегося за мячом Эдика, а тот, пользуясь случаем и неразберихой, отпихнул его вправо, прямо на скамейку.

— Играем дальше! — свистнул учитель, подбегая к нему. — Ты как?

— Нормально, — ответил Пашка, поднимаясь. — Локоть только разодрал.

— Иди в медпункт, там тебя подлатают, — сказал Александр Васильевич, подзывая Эдика. — Артюхин! Проводи Герасимова в медпункт.

— Да я сам дойду! — окончательно поник Паша.

— Ты ж не знаешь, куда идти, — оскалился Эдик.

Из зала они вышли вместе, а в коридоре Паша предпочел слегка отстать, что не осталось незамеченным.

— Боишься меня? — фыркнул Эдик, останавливаясь и цепляя его за локоть. — Неужели я такой страшный?

— Что ты хочешь от меня? — вздохнул Паша, пытаясь вырваться, но безуспешно.

— А ты хочешь что-то предложить? Отсосать мне, например?

Паше даже почудилось, что он ослышался, однако ухмылка на лице Эдика говорила об обратном.

— Ты соображаешь, что несешь? — возмутился он.

— Ты же на пидорка похож. Мы со всем классом уже поспорили, что ты кому-нибудь отсосешь до выпускного, — говорил Эдик, спускаясь с ним по лестнице. — Я на тебя тоже поставил. Не подведи.

— Долбоебы, — сказал Паша, выдергивая наконец руку.

В следующий миг его схватили за волосы и очень больно приложили лицом о перила, из носа тут же закапало, на глазах выступили слезы. Эдик, брезгливо отряхнув руку, кивнул на дверь в конце коридора.

— Медичка там. Скажешь, упал на уроке. И не выебывайся особо — у нас такие долго не держатся.

Медичка, залепив пострадавший нос пластырем и выбросив в ведро использованную ватку, пропитавшуюся кровью, ничего и не спрашивала.

После уроков Глеб, оказавшись за воротами, нашел Пашу сидящим на бордюре с рюкзаком между ног. И как бы тот не опускал голову, отеки под глазами и распухший нос он все равно разглядел.

— Эдик? — спросил Глеб.

— Нет, на лестнице споткнулся, — произнес Паша.

Ну да, как же. На лестнице. Кто-то ходит по ней одиннадцать лет без эксцессов, а кто-то в первый же месяц учебы разбивает нос. Удивительная везучесть.

И Глеб бы забыл об этом — взрослые же парни, сами разберутся, если бы не вклинилось вездесущее второе «я».

Эдик — зарвавшаяся тупая ублюдина, сказало оно. Его нужно поставить на место, чтоб знал, кто хозяин на этой территории. В идеале, конечно, хорошенько подрать шкуру и обоссать.

Глеб, сидя на заднем сиденье машины, закатил глаза — какое еще обоссать? Что за дикость? Тем более, если он вступится за брата, того загнобят еще больше, мол, совсем за себя ответить не может. И будут травить до конца года, а так еще пара неделек, и отстанут сами. Станет не интересно.

Но Эдика нужно проучить. Глеб что, хочет, чтобы в его присутствии какое-то ничтожество, скудоумный щенок, творил беспредел безнаказанно? Подрать гаденыша и обоссать.

Глеб снова закатил глаза, но желание разобраться с Эдиком по-простому, по-пацански, никуда не исчезло.

Поэтому из дома он вышел под утро, отошел к старому знакомцу-дубу, разделся, аккуратно сложил вещи и обувь в пакет, спрятав его после в корнях, и разрешил себе обратиться.

Волк, вырвавшись на свободу, в этот раз приходил в себя недолго, сразу взяв разбег в сторону шоссе, где, придерживаясь его края, несся к стоящим за поворотом особнякам. Здесь проживали семьи многих из тех, кто посещал гимназию, дом Эдика стоял пятым с краю, обнесенный высокими стенами. Устроившись в кустах сирени у забора, перемахнув через него минутой ранее, зверь терпеливо ждал, когда из дома выйдет Эдик, лениво потягиваясь и ожидая, когда мать откроет гараж и заведет машину. Он не успел захлопнуть рот, раздирая его в зевке, как оказался повален на бетон.