Волчья ягода - [5]

— Ты внимания не обращай, они всегда такие, — сказал Олежка, подсаживаясь к нему за столик в столовой. — Тут так принято.

— Я понял, — сказал Паша, накалывая на вилку половинку котлеты — здесь их даже заранее разрезали. — Немного потерпеть осталось. Всего-то год.

— Ага, — закивал Олежка. — А у тебя папа кто?

— В смысле — кто? — Паша покосился на идущего по проходу между столиками кудрявого парня в свободно болтающемся на шее галстуке. — Человек. Больше я о нем ничего не знаю. В гимназию отчим устроил. Бизнесмен.

— Ну… Понятно, — Олежка вздохнул, уставился в тарелку. — О, Эдик идет. Сейчас приколебается.

— Привет, новобранец! — вышеупомянутый Эдик плюхнулся на стул рядом, развязно закинул руку на Пашино плечо. — Как наша столовая? Нравится?

— Нормальная столовая, — ответил Паша, отложив вилку.

— Удовлетворяет вкусам буржуазии? — хмыкнул Эдик. — Да ты ешь, не стесняйся, все ж свои. И с неудачниками не сиди — сам станешь неудачником.

Постучав пальцами по столу, он отпил из нетронутого Пашиного стакана сок, подмигнул Олежке и ушел. Паша, отодвинув стакан, оглянулся на сидящего в окружении девчонок из другого класса за соседним столиком Глеба: тот, пожав плечами, отвернулся.

Вечером, ожидая, пока приедет Аркадий, Паша заглянул в туалет, плеснул в лицо ледяной воды и, услышав знакомые голоса в коридоре, предпочел скрыться в кабинке. Эдик с товарищем надолго зависли у сушилки, обсуждая буфера какой-то Сони-практикантки, и все это время Паша просидел, разглядывая идеально отмытый кафель под ногами. На бачке унитаза лежала забытая кем-то полупустая пачка сигарет с зажигалкой внутри, ее он, не задумываясь зачем, сунул в карман пиджака.

Дома на ужин подавалось жаркое из кролика. Мама, светясь от довольства, рассказывала о том, как съездила сегодня в спа-салон, где ей наконец отполировали пяточки и наложили маску из водорослей, специальную, витаминную.

— Вообще я тут душой отдыхаю, — подытожила она, улыбаясь Аркадию. — Тут такой воздух, такая атмосфера… Только балкон у вас старомодный, Аркаш. Гамак бы поставить, а розы можно и на террасу вынести.

— Это мамины розы, — сказал Глеб, не поднимая головы от телефона. — Она их вырастила. Хоть весь дом переройте, а балкон трогать не дам.

— Ой, — произнесла мама. — Я не знала. Простите, я теперь чувствую себя неловко.

— Ничего страшного, — Аркадий погладил ее по руке. — Глеб тоже мог быть повежливее.

— Мог бы, — заметил тот, поднимаясь и отодвигая тарелку. — Спокойной ночи.

После его ухода разговор о масочках возобновился, и Паша предпочел удалиться тоже. В коридоре второго этажа было тихо, пусто, как и в его новой комнате, поэтому он, накинув куртку, вышел сначала во двор, а затем на тропинку, ведущую в лес. Тропинка, петляя, вела к раскидистому дубу с узловатыми корнями, на которых было удобно сидеть. Устроившись среди них и вытянув ноги, Паша достал из кармана сигареты, вытащил одну, посмотрел с сомнением и поднес зажигалку, вспоминая как это делается. Он пробовал лет в двенадцать, но тогда это было «по приколу», смешно и ново, а сейчас — один из вариантов отвлечься. Затянулся слишком глубоко, закашлялся до выступивших слез, попробовал второй раз и пошло легче.

Рядом в кустах треснула ветка. Оглянувшись, он никого не увидел, усмехнулся своей мнительности и стряхнул пепел.

Старый дуб Глеб облюбовал давно. Конечно, это был не тот дуб, с описанием на двенадцать листов, мимо которого колесил Андрей Болконский, чувствуя себя стариком в тридцать лет. Не с лапами-сучьями, не в старых болячках, а обычный старый дуб. Уютный. Рядом с ним было спокойно, мокрые прошлогодние желуди, вымытые из-под корней, пахли прелой листвой.

Выпущенный на свободу зверь любил взять их в пасть, прикусить, выплюнуть потом и сморщить нос — дрянь какая! Но отчего-то делал это постоянно.

Собирался и сегодня, как ритуал перед прогулкой, но учуял издалека запах жженой бумаги, табака, человека. Подобрался ближе, припал на брюхо, наклонил голову заинтересованно — напугать, что ли, этого придурка. Чтоб больше не приходил. Но потом, уловив на бледном лице нечто такое, что заставило его остаться и положить голову на лапы, передумал. Мальчишка был потерянным, одиноким, как заплутавший щенок, хотелось вылизать его за ухом и отнести обратно домой, к людям, волоча по сырой палой листве за загривок.

Волк фыркнул, неслышно стукнул хвостом.

Глеб мысленно вздохнул — что за идиот. Не собака же вроде, а такую ерунду — одну на двоих — думает.

3

Глеб не любил, когда Васька приходила сама — она приноровилась оставаться потом и разговаривать, гладила его по животу и притиралась всеми выступающими частями, чисто по-женски, по-кошачьи. Это можно было пережить, потому что трахалась она тоже как кошка, ничего самому и делать не надо, если б не ее любимое в конце:

— Тебе понравилось, родной?

И все. Как водой из проруби окатило.

— Просил же, — сказал он, в который уже раз, снимая с груди ее руку. — Какой я тебе родной?

— Ну все, все, — надула губы Василиса. — Чего ты сразу?

— Поздно уже, тебе пора. Я еще фильм хотел посмотреть.

— Давай вместе посмотрим.

Глеб, натянув штаны, дошел до двери и распахнул ее, выжидая, пока Василиса, накинув халат, выйдет, бросив напоследок: