Волчья ягода - [33]

— Ой, на соплях все, — махнул рукой. — Но ему и этого сейчас не одолеть.

Вывел деда за дверь и пояснил, что надо делать, когда очнется. Взял бутыль крепкого, свежего самогона, добытого дедом накануне, и ушел. Пашка, которому тоже пришлось перетерпеть смазывание царапин на спине и груди, поднял взлохмаченную голову.

— Что смотришь? — проворчал дед, сел рядом, потрепал его вихры. — Выкарабкаемся.

— Так это Вера устроила? Вы откуда узнали, что я там буду? — спросил Пашка.

— Она мне и позвонила, — хмыкнул тот.

— Зачем? — окончательно впал в ступор Пашка.

— Слыхал про Эдварда Мордрейка? — спросил дед, доставая из-под подушки свою записную книжку. — Занятный, возможно, был тип, потому что никто точно не скажет — был или не был. Но случай известный.

Пашка уставился на пляшущие на желтоватых страницах строчки:

«В то время, когда окружающие люди никогда не слышали и слова, произносимого вторым лицом, Эдвард клялся, что часто просыпался от того, что второе лицо что-то шепчет. По словам мужчины, он не один раз просил хирургов удалить его второе лицо, готов был на сложнейшую операцию. Он утверждал, что его «злое» лицо в ночное время нашептывает ему дьявольские слова. Опасаясь летального исхода, ни один из врачей не решался на операцию такого рода»…

— Вы это к чему?

— К тому, что не все оборотни способны жить в мире со своим вторым «лицом», — сказал дед. — Случаются и аномалии. Как Вера. Она не ладит со своей волчицей, та сильнее ее человеческой природы, подавляет ее, командует.

— Ничего не понимаю, — произнес Пашка.

— Что тут понимать? Волчица мстительная, злопамятная до ужаса, а Вера… Вера хорошая, но слабохарактерная. Она и правда хочет быть ближе к Глебу, а вот второе «я» ничего не забыло, жаждет причинить боль всем, кто ее предал, в ее понимании: отцу, брату, всем, кто им дорог. Шанса своего не упустила, когда ты сам ей позвонил, выманила тебя, думала, что Глеб тебя распотрошит. И распотрошил бы, если б потом сразу не сказала мне. Тяжко ей жить с двумя личностями в голове.

— Дикость какая…

Паша размышлял, грея руки о стакан с чаем. Дед кряхтел, шелестя газетой, то засыпал, то просыпался, скрючившись в кресле. К утру волка затрясло, из пасти полилась водянистая слюна, и с помощью Пашки, который нашел в себе смелость подойти, они вдвоем сумели залить в него треть стакана чего-то дурнопахнущего, черного, как деготь. Стоило сказать спасибо Митричу, который перед уходом связал лапы веревкой, а пасть обычными строительными стяжками, найденными в ящике с инструментами. Зверь затих, забылся, и Пашка, облитый вонючей липкой жидкостью, сидел с ним, успокаивая и гладя по голове однообразными круговыми движениями:

— Ты не бойся, все хорошо будет. Я рядом. Дед рядом. Немного потерпи, и все закончится. Главное, не дергайся, а то бинты слезут, а я не умею перевязывать…

Ближе к полудню дед, испугавшись, что проспал что-то важное, подскочил с кресла, дернул на себя дверь и выдохнул облегченно — все было спокойно. Пашка спал на полу, уложив голову на шею волка, и дед, сдернув со стула брошенное вчера одеяло, укрыл их обоих.

* * *

— Какой смысл искать? Все равно, пока снег не растает, ничего не видно.

Пашка шагал за Глебом, насупившись снегирем, щурясь от холодного ветра. Глеб, едва встав на ноги и узнав, что во время борьбы в лесу был утерян памятный подарок, — браслет — вызвался его найти. Дед ворчал, не пускал его, говорил, что ружье заряжено и в этот раз он точно внука не пожалеет, но тот все равно вырвался. Пашка увязался с ним, следя, чтобы Глеб не шел слишком быстро.

— Блядь! Как так! По запаху даже не могу!.. — негодовал он.

— Хрен с ним! — восклицал Паша, оттесняя его обратно, к «копейке» и ожидавшему в ней деду. — Главное, оба живы остались!

— Если бы не дед…

— Опять ты начинаешь!

По этому поводу они успели поругаться не раз. Глеб злился на себя, на бестолкового волка, на Пашку, что полез его защищать, на Веру, на всех. Вера потом звонила, прося прощения и собираясь приехать лично, но Глеб с ней видеться пока не хотел. Слишком свежи были переживания и слишком сильной была слабость после произошедшего. Рана затянулась, но организм в норму пока не пришел.

Больше всего его поразил в этой ситуации Пашка — такой тихий всегда, а полез его спасать. После того, как он едва его не удавил. После того, как почти изнасиловал.

Глеб, вспомнив все до мельчайшей подробности, закрыл лицо ладонями.

— Мы же вроде поговорили, — заметил Пашка, перехватив его запястья. — Ты опять?..

— Не знаю, как в глаза тебе теперь смотреть.

— Можешь не в глаза. В пупок тоже подойдет.

Глеб отнял руки, поймал его спокойную, язвительную даже улыбку.

— Какой ты у меня… — задохнулся от прилива ощущений, обнял и зарылся носом в мягкие волосы. — Ладно, придется новый дарить. С двумя датами. С днем знакомства и с днем, когда я понял, что безнадежен.

— Типа придурок?

— Типа безнадежно влюбленный придурок.

Пашка спрятал пальцы в его карманах, вздохнул в плечо. Глеб, прижимая его крепче, покосился на ворону, сидящую на ветке ближайшего дерева и держащую в клюве что-то блестящее и продолговатое, но пугать ее, чтобы она выронила находку, не стал. Лучше подарить Пашке новую памятную вещь. Ему в прошлый раз понравилось радовать своего человека.