Водка + мартини - [85]

— Отлично. Рад был вас слышать.

Я нажимаю кнопку «конец связи» и несколько секунд, как дурак, разглядываю свой мобильник. О-о, какие длинные, какие длиннющие ноги с полосками по бокам. О, эти странные секунды, когда мы встречаемся взглядом, чтобы глазами сказать друг другу что-то совсем иное.

Луиза напряженно уставилась на меня сквозь свое дикое сооружение из пластмассы.

— Хорошие новости?

— Извините, да. Очень хорошие новости. Нашей маленькой, захудалой программке угрожает серьезная опасность превратиться в очень даже хорошее шоу. Ну что, еще по одной?

10

Что там Оскар Уайльд сказал однажды про абсент? После первой рюмки ты видишь окружающий мир таким, каким бы хотел его видеть. После второй — не таким, как он есть на самом деле. А после третьей видишь его как раз таким, какой он есть, и вот это — самое страшное.

Интересно, можно ли то же самое сказать и про мой коктейль, ведь мартини также настояно на полыни. Думаю, да. В таком случае сейчас я вижу мир как он есть. Луиза, из-за этой каракатицы с черными лапами, присосавшейся к ее милому личику, уже не такая симпатичная, зато более привлекательная. Она рассказывает мне про себя. Про то, что ее младшая сестренка играет в женском оркестрике, который скоро станет совсем уже настоящим большим оркестром. Про то, что ее старший брат зарабатывает сто тысяч фунтов в год помимо премиальных. Про то, что ее папочка является компаньоном крупнейшего на Северо-Западе агентства недвижимости. Она рассказывает, что у нее есть еще один брат, который ничего не делает. Что он… в общем, «что-то у него с головой», и живет он в доме призрения для умственно отсталых. Как он гордился, когда увидел ее имя в титрах в конце какой-то программы! Я говорю, что мне странно это слышать. По-моему, почему люди живут в доме призрения? Потому что за ними надо присматривать, то есть защищать, ведь верно? Особенно от таких вещей, как «Игра поколений Джима Дэвидсона». Разве у этих людей мало страданий в жизни? Выпучив глаза, она смеется беспомощным смехом, так что непонятно, смешит ее моя неуклюжая шутка или пугает. На следующий вопрос она отвечает: да, у нее был парень, но они разбежались. «Он оказался порядочной свиньей».

За два часа, что мы здесь сидим, Луиза полностью раскрывается; наверное, обычно она жизнерадостная, миленькая и замечательно убогенькая. Она — один из тех характеров, который если прилепится к кому, то в конце концов готов для него на все. На вечеринках не выпьет ни капли, только чтобы довезти его до дому, по первому требованию будет давать деньги на наркотики и подтирать за ним блевотину.

Я нахожу, что меня к ней очень влечет.

Когда я показываю ей фокус с сигаретным пеплом — ничего подобного, пепел мы позаимствовали с соседнего столика — и беру ее ладони в свои, они становятся влажными. Если она и догадывается, как у нее на ладошке оказалось темное пятнышко, то не говорит ни слова.

Иногда ее личико становится каким-то невыразительным, даже некрасивым. Будто ей постоянно нужно делать усилие, чтобы выглядеть симпатичной, и когда ей как будто не хватает для этого энергии, она блекнет и становится почти заурядной. Не знаю почему, в такие мгновения мне она кажется еще более привлекательной. Думаю, из-за ее ранимости. Если б мы не работали вместе, я, возможно, приударил бы за ней. Но, помилуйте, не будем же мы работать вместе всю жизнь, верно?

— Луиза, вы давно носите очки?

— С шестого класса. Однажды я поняла, что ничего не вижу на доске.

— Ага, и со мной было то же самое. Можно я померю ваши?

— Конечно.

Странно, но когда на лице ее нет этой штуковины, черты его как-то беспомощно расплываются, оно становится каким-то… голым, и Луиза кажется совсем беззащитной. Я надеваю ее очки, и она наклоняется вперед, ближе ко мне, чтобы разглядеть, как я выгляжу, — совсем близко, может, даже слишком. Наши лица разделяет совсем небольшое расстояние. Я вдруг понимаю, что она ну просто очень близорука.

— Ну, что скажешь? — тихо спрашиваю я. Всего в каких-то тридцати сантиметрах от меня бегают ее глаза — она обдумывает, что ответить. Я сокращаю расстояние до нуля и нежно целую ее в губы.

Теперь Луиза надевает мои очки. Они не такие строгие и, что ни говори, выглядят лучше. Она смотрит на меня вопрошающим взглядом, губы полураскрыты.

— Извини, — говорю я. — Это все потому, что мы много рассуждали о смерти.

— Ничего. Если хотите, можете повторить.

Глава десятая

1

Это, должно быть, какая-то ошибка. Не может быть, чтобы они мне такое прислали. Приглашение, на большом листе плотной бумаги — с золотым тиснением, подумать только! — и с просьбой — как там сказано? — «оказать честь» своим присутствием на празднике, посвященном десятилетию телекомпании «Бельведер» и выпуску новейшей телепрограммы «Милые ребятки — пушистые зверятки». Для празднества они сняли какой-то шикарный зал и обещают море шампанского и другой выпивки, настоящий обед и дискотеку до утра. Кто-то даже взял на себя труд вписать мое имя от руки… но мне что-то мало верится, не может быть, что они действительно хотят меня видеть. Повторяю, это, должно быть, какая-то ошибка.