Водка + мартини - [30]

И она смотрит на меня отчаянным взглядом; отчаяние кричит в каждой черточке ее удивительного лица. А потом она говорит нечто поистине ошарашивающее:

— Я ведь хочу бросить курить ради Ника. Он сделал мне предложение.

В подобных обстоятельствах обычно принято говорить нечто вроде «Ах, как это чудесно!», «Поздравляю!», «Вот это новость!». Правда, в лице у нее что-то маловато радости. Скорее озабоченность, а может, даже тревога. Или просто отчаяние. Но она задала мне вопрос, и, чтобы ответить на него, да вдобавок ответить эффектно, я наклоняюсь к ней совсем близко.

— Ясмин, — говорю я ей тихо, — я думаю, тебе придется захотеть бросить.

О чем она думает? Глаза раскрыты так широко, как я прежде и не видывал. Но проходит несколько секунд, она слегка наклоняет голову в сторону, и на лице ее появляется обычная, присущая только ей вяловатая полуулыбка.

— Ну да, конечно.

— Повторите, — говорю я официантке.

2

Забавно, как всего несколько слов могут подействовать на твое психологическое здоровье. «Сказать мне это так непросто» — от этих слов у меня всегда по спине бегут холодные мурашки. «Дамы и господа, Джим Дэвидсон» — примерно такое же действие. С другой стороны, известно, что лучшие два слова в английском языке — It’s benign[3].

Итак, мы с Ясмин пребываем в стадии «Мартини — Мастер дзен» — боюсь, это четвертая — правда, на этот раз я совсем не ощущаю ни особенного просветления, ни душевного подъема, которой философы называют трансцендентным состоянием. Вместо этого я все пытаюсь разбередить крохотную ранку — не ранку даже, а так, синяк, который образовался у меня где-то внутри, как только она сказала: «Он сделал мне предложение». Я бы не стал упоминать об этом еще раз, принимая во внимание мои собственные нежные чувства, касающиеся данного предмета. И я полагаю, мне должно быть приятно, что у нас с ней отношения, позволяющие ей говорить со мной на столь деликатные темы. Но ведь это, черт побери, пожалуй, несколько радикально, не правда ли? Кто же делает предложение представителю противоположного пола, если его не загнали в тупик? С другой стороны, любопытно, что я не увидел радостного выражения на ее лице, когда она затронула этот предмет. Мой личный опыт говорит о том, что, если женщина объявляет всему свету, что один человек попросил ее соединить с ним жизнь, дело сопровождается непременной улыбкой, сияющей в сотню киловатт, и полными счастливых слез глазами. Так что, как иногда говорит Стив, на носу большая пьянка, это уж точно.

В общем-то, хорошо, что мы выпили уже не одну и даже не две, потому что разговор перетек в иное русло и, будь я потрезвей, меня бы это очень и очень обеспокоило. Ясмин принялась вываливать на меня все дерьмо, которое всплыло в результате скандала с программой «Священное чревоугодие». Журналюги метали громы и молнии: «Можно ли доверять всему, что мы видим на наших экранах?», члены парламента пришли в ярость, один даже потребовал расследования (и, конечно, какая-то газета тут же предложила ему этим заняться), а разные шишки из телевизионного начальства, и Монтгомери Додд не в последнюю очередь, оказались в исключительно неудобном положении. Клайв, однако, черт его побери совсем, не пал духом, мрачно засев в своем бункере с каской на голове и ожидая, чем все это кончится. А теперь, похоже, его вовсе не собираются ниоткуда увольнять (недотепа, который пригласил на передачу поддельного попа, оказался студентом факультета журналистики, проходившим в «Бельведере» практику:). Более того, Клайв вышел на тропу войны и публично и воинственно заявил вчера у нас в конторе, что когда — не «если», а именно «когда» — он разыщет мерзавца, который настучал в газеты, он — и тут я привожу высказывание дословно — отрежет ему голову и насрет на шею. Обычно Клайв избегает подобных выражений, поэтому мой вывод такой: он сильно рассердился.

Как я отношусь ко всему этому? По большому счету, никак. Ясмин ничем не дает понять, что она или кто-нибудь другой из конторы подозревает меня. Ей-богу, не помню, чтобы я рассказывал Дэйву — виноват, Дэвиду — Кливеру что-нибудь такое, что могло бы заинтересовать читателей его газеты. Честно говоря, было уже поздно, да и принял я тогда на грудь немало, словом, был пьян и не помню, в каком месте разговора мы поставили точку. Думаю, я ему позвонил, чтобы просто поплакать в жилетку, поговорить про старое, мол, надо, в конце концов, встретиться, попить пивка, и все такое.

В таком случае все в порядке.

Ошибаюсь: в порядке-то в порядке, если не считать, что на самом донышке живота, под морем разливанным водки, что-то тревожно шевелится. Ужасная мысль, что я совсем не хочу смотреть правде в глаза. Тогда я гляжу в глаза Ясмин.

— Хочешь, фокус покажу? — спрашиваю я. — Спорим, в течение минуты ты не сможешь повторять за мной все, что я буду делать.

— Что ставишь? — азартно спрашивает она.

— Проигравший платит за выпивку.

Она медлит. Ну конечно, хочет сказать, что уже хватит. Нам обоим уже хватит. Прекрасно провели вечер, но…

— Начинай.

Эта женщина создана, чтобы радовать сердце. Заводится с пол-оборота, может перепить любого — а у самой ни в одном глазу.