Водка + мартини - [32]

У китайцев есть пословица:

Хочешь быть счастливым час — напейся.

Хочешь быть счастливым год — женись.

Хочешь быть счастливым до самой смерти — посади сад.

Да я просто уверен, узнай Конфуций про то, как я слушал Тодда Рандгрена на Уэстуэй, он обязательно изрек бы что-нибудь умное.

Сегодня утром «Бельведер» полон энергии и прямо-таки бурлит. Все жужжит и гудит громче, движется и снует туда-сюда быстрей, чем обычно. Первое, что я замечаю, попадая на свой этаж, — Ясмин нет на рабочем месте. Я разочарован — но одновременно чувствую некоторое облегчение. И когда я захожу к себе в закуток, телефон уже трезвонит вовсю.

Это Хилари.

— Майкл, я всю ночь не находила себе места. Где ты пропадал? Наверно, пришел домой очень поздно?

Да, очень поздно. Хватило времени только на то, чтобы переодеться, побриться, выслушать пять сообщений на автоответчике — опять же от Хилари — с самыми последними подробностями, когда она собирается ложиться, и указаниями, когда, самое позднее, можно ей позвонить.

— Да, поздновато на этот раз.

— Ну и где ты шлялся? — спрашивает она, изо всех сил стараясь говорить весело.

Вот тут ни в коем случае нельзя врать. Иначе запутаешься так, что пиши пропало, больше не выпутаешься. Правда всегда проще и понятней.

— Да понимаешь, выпивали в «Фармаси», а закусить, похоже, забыли. Проснулся — а я на диване. У Стива.

— Правда? Просто я разговаривала со Стивом. Он вчера звонил в десять вечера. Искал тебя.

О, черт, черт, черт.

— Да, он говорил. Он потом пришел. Сначала мы были с парнями из конторы. Слушай, я сейчас что-то плохо соображаю. Давай я перезвоню позже. У меня сейчас мозг как выжатый лимон.

А вот теперь, кажется, произойдет нечто более неприятное. Я вижу, как через офис прямо ко мне направляется сам Клайв, и выражение его лица не сулит ничего хорошего. Когда он уже у моей прозрачной двери, ни в его лице, ни в жестах нет и намека, что он собирается произнести обычные в этом случае вежливые фразы типа «Можно тебя на минутку?» или «Извини, я на пару слов», — нет, он шагает прямо через порог, плюхается на стул, берет в руки старый номер журнала «Бродкаст» и принимается раздраженно листать, нетерпеливо ожидая, когда я закончу говорить по телефону.

— Послушай, Хилари, у меня сейчас важная встреча, извини, я тебе перезвоню, ладно?

Я кладу трубку. Мои ладони становятся влажными.

— Да, Клайв? — будничным, насколько это мне удается, голосом спрашиваю я.

Этот мерзкий сучонок вырядился сегодня; интересно, с какой целью? Именно вырядился по телевизионным стандартам, то есть надел штаны из хлопчатобумажного твида, рубашку с галстуком и, что самое смешное, блейзер. Пуговицы, правда, не медные с якорями, но блестят. Приглядываюсь внимательней — и галстук чуть ли не военного образца. Отсюда не видно, но не удивлюсь, если и ботинки на нем форменные, со шнурками установленного образца. Нацепив на себя все это, Клайв выглядит полнейшим идиотом. Не хватает только аксельбантов. А ведь он всего лишь продюсер какой-то там дневной передачи о кулинарии; «продюсер», конечно, тоже звучит, но ведь не генерал же.

— Майкл, — начинает он, без особой нужды ощупывая непривычный узел на шее. — Мне нелегко говорить об этом. Но где-то здесь у нас сидит человек, который слил в газеты информацию про наши… маленькие проблемы. Понимаешь, проблемы, которые касаются только нас и больше никого.

О-о, как он волнуется. Весь бледный как смерть, нижнее веко дергается, чего я раньше за ним никогда не замечал. Я опять испытываю противоречивые чувства: мне одновременно легко и радостно и как-то тяжело в груди. Мне нравится видеть врага, который мучается, но ведь он может быть и очень опасен.

— Серьезно? И кто бы мог это сделать?

Умоляю, не отвечай.

— Трудно пока сказать, но я обязательно узнаю. Майкл, мне нужна твоя помощь.

Он снова называет меня просто Майклом. Понимаю, у нас тут откровенный мужской разговор, но от этого мне почему-то слегка не по себе. Я хочу сказать, что, в принципе, ничего не имею против того, чтобы использовать подхалимов в качестве орудия Немезиды, но ему не стоит подлизываться и делать вид, что мы с ним старые приятели. Если, конечно, я правильно его понял.

— И как ты это себе представляешь?

Неужели ты, козел вонючий, воображаешь, будто я стану для тебя что-то делать?

— Ведь ты когда-то работал журналистом, верно?

— Я вроде и сейчас не трубочист.

А ты откуда пришел на телевидение, а? Ах да, ты у нас прямо из университета.

— Ну да. И все-таки ты бы мог поговорить со своими старыми знакомыми? Может, с кем-нибудь, кто знает эту тварь Кливера. Кто мог бы как-нибудь разузнать, как он все это раскопал.

Он что, серьезно? Нет, он на самом деле серьезно. Ну и болва-ан!

— Ну что, можно, конечно, попробовать. Но если этот парень — как, ты сказал, его зовут, Кливер? — если он настоящий профессионал, он ведь помирать будет — не выдаст свой источник.

О, как я надеюсь на это!

— Как сказать, как сказать.

Я снова стал падать духом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я разговаривал с этим ублюдком. Он имел наглость позвонить мне… Боже мой, сколько у них все-таки нахальства, у этих продажных писак. Представляешь, он сразу же признался, что в «Бельведере» у него сидит свой стукач. Даже назвал его «он». Думаю, он был слегка на бровях, что неудивительно — он мне такого наговорил…