Вместе с комиссаром - [40]

Однако же и мы, белорусы, вскоре почувствовали в нем большого и искреннего друга. А познакомились мы с ним и близко сдружились в Риге, в июне 1941 года, на Первом съезде писателей Латвии. И способствовало этому богатое любовью сердце нашего незабвенного Янки Купалы. Однажды в перерыве, во время обеда, Купала, сидевший вместе с Прокофьевым, пригласил подсесть Михася Лынькова и меня. Вот уж впрямь подсели мы к Саше — и навеки. Мы несколько раз встречались с ним в те памятные дни, разумеется, говорили о поэзии, восхищались его стихами. Читал Янка Купала, да и мне пришлось в свою очередь. И увидели мы в Прокофьеве не только чудесного поэта, но и простого, душевного товарища. Он показался нам близким, родным, как будто мы жили с ним вместе еще в детстве, в юности, будто мы из одной деревни.

Но по-настоящему подружиться довелось нам немного позднее. Разразилась Великая Отечественная. Александр Прокофьев был в героическом Ленинграде, преданным сыном которого остался до конца своих дней. Да и нас выгнала из родных гнезд война и раскидала кого по фронтам, кого по краям отдаленным, где приютили оставшихся без крова наши добрые братья.

Но и в суровые годы войны слушали голоса друг друга, а иной раз перекидывались весточками. Александр Прокофьев стоял в воинском поэтическом строю, и его пламенное слово было всегда на передовой.

Помню, как мы обрадовались, когда в тяжкие дни на Брянском фронте услышали по радио его взволнованный голос из Ленинграда. Он прозвучал вслед за голосом дорогого всем нам Николая Тихонова, и сердца наши исполнились веры, что город революции выстоит, что слова и дела таких мужественных людей, как Тихонов и Прокофьев, порукой тому.

В Москве, куда мы приезжали с фронта и где потом остались, работая при Центральном штабе партизанского движения, мы от Александра Александровича Фадеева, который побывал в осажденном Ленинграде, много услышали о бессмертном подвиге ленинградцев, в том числе и об Александре Прокофьеве.

В первые же дни после прорыва блокады мы встретились с ним в Москве. Был он в военной форме и заметно похудел, но духом, как всегда, бодр и молод.

— Да… да… да… — как обычно говорил он, барабаня короткими пальцами по столу. — Никогда, никогда не покорить, Петя, города Ленина: он выстоял и выстоит…

Но низко склонялась начинающая уже седеть голова Александра Андреевича. Он рассказывал о героях-ленинградцах, павших в тяжелой борьбе.

Прокофьев в годы войны приезжал в Москву редко и ненадолго. Справившись с делами, скорее стремился вернуться в город, где все еще была передовая.

Во время войны, встречаясь, мы делились своими творческими замыслами. Меня радовало, что поэтическое слово Прокофьева было сразу взято на вооружение. Оно, сохраняя свой боевой дух, не теряло высокого художественного мастерства. С большим волнением я прочитал его прекрасную поэму «Россия», написанную в те дни и так любовно изданную.

Разумеется, Прокофьев интересовался — а что у нас, на Беларуси? И когда мы ему рассказывали о боевых делах более чем трехсоттысячной армии вооруженного народа, об особенно ярких проявлениях героизма народных мстителей, глаза его так и светились радостью.

— Да… да… да… Петя!.. Говоришь про Орловского… Про бывшего Муху? Так это же истинный герой, Петя! Панская Польша… Испания… Чека… А знаешь, ведь и я работал в Чека… Еще при Дзержинском… — Он явно гордился своим прошлым.

Прокофьев был не из тех, кто кичится собственными заслугами. Он вспоминал о своих былых славных делах только в крайних случаях.

Он был очень душевный человек. Он любил людей. А если не любил кого-нибудь, так уж не любил. Помню, когда заговорили о трагической гибели Купалы, глаза его блестели от слез.

— Да… да… Да… Ведь это же — великий белорусский кобзарь, Петя! Понимаете ли это вы, черти?.. — по-дружески обращался он к нам. — Мне так хотелось после войны поговорить с ним… Я поверил в красоту его души, в красоту вашего края… А это сделали стихи Купалы и Колеса. Да… да… да… Не обижайся, Петя, — и твои, и твоих товарищей, конечно. Как только будет возможно, я непременно приеду к вам. А вы — в Ленинград. Ладно?!

И в первые же месяцы после освобождения Александр Прокофьев вместе со своими друзьями был уже у нас. И знакомство с Белоруссией, после короткой остановки в Минске, он захотел начать с Бреста.

И вот мы с ним, с Машей Комиссаровой, Николаем Брауном и Анатолием Чепуровым уже на том клочке земли, где началась для нашей родины самая кровавая в истории война. Мы ходили вдоль Мухавца, в попытках доползти до которого умирали от жажды наши израненные бойцы; прошли вдоль стен крепости, где буквально не было живого места от пуль и от снарядов, посетили форты, в подземельях которых мы видели волнующие надписи, начертанные кровью: «Умираю, но не сдаюсь…»

Мы ходили по земле, обильно политой кровью и обгоревшей от пороха, и, подымая еще сохранившиеся от первых дней войны патронные гильзы, думали о людях, которые посылали пули в фашистского зверя, гордились ими. Мы гордились теми, кто принял смерть на границе священной советской земли во имя Родины и всего человечества.