Агата не может наглядеться на сына. Он спит на кровати, положив на ладонь щеку, но губы его время от времени шевелятся, словно он еще собирается что-то сказать. Алесь уснул во время разговора с матерью, а она до самого рассвета просидела у его изголовья. Первые лучи солнца пронизали цветное одеяло, которым было занавешено окно, наполнили хату розоватым сумраком. Светлые, белесые волосы Алеся отчетливей обозначились на подушке, а меж бровей стала заметней энергичная складка.
Агата вздохнула — видимо, немало разных забот волнуют Алеся. Она тихо поднялась, прошла по хате, с уваженьем и даже некоторой опаской поглядела на документы сына, лежавшие аккуратной стопкой на краю стола. Меж книжечками белели тщательно сложенные неизвестные ей бумаги. «По которой же из них приехал Алесь домой?» — рассуждала она. И, может быть, потому, что чудилась ей в этих бумагах особая сила, она даже не решилась прикоснуться к ним, а подняла с половика носки сына и, остановившись у окошка, стала чинить их. «По какой бы ни приехал, — думала она, — а и то большая радость, что уже дома».
Пять лет учился Алесь в Минске, в Политехническом институте. И вот теперь он — инженер. Думала, что не часто доведется ей видеть сына — свет велик, мало ли куда могут послать на работу! — а он вот приехал и останется в своем селе. Да еще и дело-то какое ему поручено — электростанцию строить!..
И с благодарностью вспомнила Агата старого учителя Якуба Гаманька, который несколько лет настойчиво убеждал колхозников, что жить без электричества в Долгом больше нельзя. Да и Захар Рудак, колхозный парторг, активно брался за электрификацию. «И как хорошо получилось, — думала Агата, — всего две недели прошло, как порешили строить, а вот уже и Алесь приехал, и не кем-нибудь, а начальником стройки».
Алесь заворочался на кровати, и Агата даже дыхание затаила, замерла, чтобы не разбудить сына. Видать, в дороге замаялся — нужно было из Минска добраться до Полоцка, а оттуда, получив назначение, — в свое село. Но, убедившись, что Алесь по-прежнему крепко спит, Агата успокоилась и принялась осматривать его одежду. Все, что принадлежало сыну, казалось ей особенно красивым, даже простая серая рубашка, которая висела на стуле.
«Красивый, весь в отца!» — защемило у нее сердце. Вспомнилось — не пожил Игнат как следует, не дали польские паны. Мечтал о собственном клочке земли, чтобы можно было хоть прокормиться, да где там, разве при Пилсудском бедный человек мог выбиться в люди? Так и не вылез Игнат из батраков, вынужден был работать на пана, так как на десятине песку, принадлежащей ему, брусков, может, наделаешь, а хлеба не нажнешь. Посветлело в тридцать девятом году. Советы землю дали, можно было становиться на ноги, если бы не Гитлер проклятый...
Агата даже вздрогнула. Вспомнила, как ушел Игнат в лес, к партизанам, и не вернулся. Помнит, как теперь, стоит он с винтовкой около озера Долгого, утешает и просит ее: «Береги детей, родная... детишек береги!» Так и не повидала его больше, перед самым освобождением погиб в окружении. Сосед Каспар Круминь из колхоза имени Яна Райниса показал потом Агате могилу, в которой лежит Игнат с друзьями... И опять покатились у нее слезы, как и тогда, когда стояла она над последним Игнатовым пристанищем в лесу. Она спохватилась, вытерла глаза концами платка и была рада, что никто не видел ее слез.
А на дворе солнце набирало силу. Уже не розоватый сумрак висел в хате, а полыхало зарево, заливая золотом стену над кроватью, в которой спал Алесь, преображая и оживляя все вокруг: по-праздничному выглядел стол, где лежали документы сына, заблестели, словно медные, ведра в углу и казалось, не шепотком, как до того, а все громче и радостнее повторяли часы-ходики: гость!.. гость!..
«Ну и гость! — радовалась Агата, глядя на сына. — Да какой там гость — самый дорогой хозяин!..» И гордость наполняла материнское сердце: «Даром что одинокая, а выучила. Теперь мы с Марфочкой не пропадем!» Агата с умилением поглядывала на лавку в углу, где, свернувшись в клубочек, спала маленькая дочка. Но нет такой радости человеческой, по которой бы не пробегали облака и тени. «Еще чего доброго возьмут и отберут хлопца! — начинала сомневаться Агата. — Ну как прицепится какая-нибудь девчина?.. Да нет, рано еще Алесю». И в то же время невольно начинала перебирать в памяти всех девчат в Долгом, придирчиво и подозрительно оценивать их. Нет, не сыскать здесь ровни для Алеся!..
За окном голосисто пропел молодой петух. Агата, спохватившись, что корова еще не выпущена в стадо, прихватила желтый, словно натертый воском, подойник и на цыпочках вышла во двор. А когда вернулась, сквозь открытые окна солнце уже заливало пол и стены, а в углу около умывальника слышался плеск воды и смех: это Марфочка поливала из большой кружки брату на руки, а тот, довольный, фыркал, потирая ладонями лицо.
— Что же ты так рано встал, сынок? — озабоченно спросила мать. — Еще немного поспал бы...
— Некогда спать, мама, — отозвался Алесь и, чувствуя себя бодрым и свежим, признался: — Выспался так, что больше некуда.
