Власть - [74]

Он замолчал, сохраняя на лице то же трагикомическое выражение. Затем, видя, что остальные по-прежнему молчат, протяжно и печально вздохнул.

Его вздох только больше подчеркнул установившуюся тишину. Все оставались задумчивыми и подавленными. Их расслабили то ли печальная правда о жизни Катула, то ли его грустно-ироничный тон, то ли свои собственные мысли…

Поскольку никто не произнес ему в ответ ни слова, Катул смирился и заговорил снова будто для самого себя, не претендуя на ответ:

— Так почему же они нас не взрывают, наконец?! Держат вас в напряжении, чтобы поиздеваться над нами? Что за люди! А мне хочется пить! Скажите, нет здесь хотя бы немного воды? — И сам же ответил: — Нет, ведь я всю выпил. Как свинья. А сейчас, честное слово: не выпил бы всю, оставил… — Затем после небольшой паузы продолжал: — Может, вы не верите? Я ничем не могу доказать вам, потому что воды больше нет, но я правда не выпил бы всю воду. Оставил бы и вам. Не знаю почему, но оставил бы. Может, потому, что никогда рядом со мной не было таких людей. Или потому, что мне еще не приходилось умирать… — Но он тут же перебил сам себя: — Видите, видите, снова это дешевое стремление к каламбуру, как у второсортного писаки. Я сам сознаю это, в этом моя драма. Знаете, я не такой легкомысленный, каким кажусь.

Люди молчали, и тишина снова обволокла все.

— Господин журналист, — тихо, словно в продолжение каких-то своих мыслей, сказал Киру, — ты говоришь, что видел, где и как бикфордов шнур идет к динамиту?

— Видел!

— Толстый шнур?

— С палец толщиной.

— Ага! — Киру кивнул, как человек, которому известно нечто такое, что неизвестно другим. Он сидел прямо напротив лампы, в свете которой выделялись по-прежнему бодро торчавшие в стороны усики. — Я ведь в армии служил в саперах!

— Шли два провода, — сообщил Катул, — С двух концов примэрии. В каком-то месте, приблизительно напротив памятника, они сходились… — Все внимательно слушали Катула. — Сходились и, как толстая змея, ползли…

— Почему ты говоришь в прошедшем времени? — Вопрос прозвучал странно и неожиданно. Все повернули голову туда, откуда раздался этот голос. Трифу, дрожа от возбуждения, продолжал: — «Шли», «сходились»… Почему ты так говоришь? Они и сейчас там, на площади и под нами, и мы вот-вот взлетим от них на воздух, так что они и сейчас идут сначала вместе, потом расходятся, пересекают по диагонали площадь и доходят до динамита! Не так ли?..

— Так оно и есть!

— Тогда, — продолжал журналист, — огонь сначала пойдет в одном направлении, затем разделится, пересечет площадь, дойдет до динамита и…

— Точно! — убежденно ответил Катул. — И… прощайте, мои дорогие друзья!

Он сделал театральный жест, и все проводили его руку взглядом. Когда он ее опустил, Трифу, задыхаясь, выкрикнул:

— Нет, нет! Неправда! Я не верю, слышишь?! Не верю! Ты негодяй!

На губах у него выступила пена. Дрэган вынужден был вмешаться:

— Успокойтесь, господин Трифу!

Но тот хныкал, как ребенок:

— Удалите отсюда этого негодяя! Я верю, что товарищи спасут нас! Почему он не варит?!

Никто не ответил ему, и снова наступила тишина.

Будоража ночь, опять зазвучал в мегафоне звенящий голос.

Находившиеся в здании примэрии не придали этому никакого значения: они уже привыкли к угрозам и не обращали на них внимания. Но через некоторое время они стали внимательно прислушиваться к тому, что выкрикивали на площади.

— Не нам. Это не нам, — сказал Тебейкэ.

Они сбились в кучку, смутно догадываясь о том, что происходит на площади. До них донеслись усиленные мегафоном слова:

— Не подходите! Отправляйтесь по домам, не подходите!.. Если сделаете еще шаг, мы взорвем тех, кто находится в здании.

Дрэган направился к окну, другие последовали за ним. Медленно приподнял угол шторы, будто с площади их могли увидеть.

— Вы видите?

— Где?

— Там, влево, где улицы спускаются к площади.

— Ни шагу вперед! Стойте на месте или отправляйтесь по домам! — повторял голос в мегафон.

— На улицах люди! — воскликнул Тебейкэ.

— Много! За кордонами солдат! Видите, как они двигаются?

— Кто это их собрал? — спросил Киру и сам же ответил: — Конечно Дину. Значит, ему удалось добраться.

— Да, их очень много, — сказал Дрэган, продолжая думать о чем-то своем. Он осторожно опустил штору и только потом ответил Киру: — Возможно, их собрал Дину, а может, это сделали раньше другие товарищи. — Затем более твердо закончил: — Возможно даже, что они собрались по зову сердца или по призыву товарищей, которых до сих пор и не знали. Суть дела в том, что, если массы стали сознательными, их нельзя остановить! Ты видел, как народ заполнил площадь сегодня после обеда?

— Да, Дрэган, — с сомнением в голосе ответил ему Киру, — но Никулае застрелили, секретарь убит. Мы заперты… Я думаю о том, кто поведет людей.

— Кто? — Дрэган посмотрел прямо ему в глаза, притянул поближе к себе и, положив руку на плечо, заговорил уверенно, будто подчеркивая смысл каждого слова: — Ты, Киру, возможно, ничего до сих пор не почувствовал. Наша борьба расширяется и непрерывно мобилизует людей. Она делает их мудрее. Вот я, например, однажды уже ждал смерти, и мне все равно не страшно. Но подумай, каким я был тогда и каким стал теперь… Каким я был некоторое время назад? Вчера или даже сегодня, когда мы штурмовали примэрию? Как бы это тебе сказать, я становился сильнее с каждым мгновением, увереннее в себе. Жаль, что слишком поздно, — и он на мгновение умолк, вспомнив о положении, в котором они находились и с которым он, будучи натурой активной, не мог смириться. — Жаль, если мне уже не придется использовать опыт, который я приобрел. Ах, сколько еще я мог бы сделать! — Он снова замолчал и уставился в темноту, будто оценивая свои силы. Но уже через какое-то мгновение вспомнил, что не высказал всего, что хотел. Тряхнул головой и добавил решительно, словно подводя итог сказанному: — Но в ходе нашей борьбы постоянно формируется новый человек — надежный человек действия. Верьте, что тысячи людей, которые сегодня ответили на наш призыв… — Он снова остановился, посмотрел неподвижно прямо перед собой, будто ища где-то внутри себя подтверждение своим словам, затем закончил: — Да, те, которые ответили сегодня утром на наш призыв, завтра подхватят его и понесут дальше.