Власть - [73]

— Не велика беда, — ответил он. — Лучше умереть с такими людьми, как вы, чем спастись с подобными тем…

ЭПИЛОГ

Холодный огромный холл примэрии был погружен в темноту. Только на парадную лестницу проникал желтоватый, какой-то неживой свет. Он тянулся тонкой полосой между двумя мраморными колоннами балюстрады, падал на одну из ступенек и затем пропадал перед окнами, через которые были видны огни на площади.

В кабинете примаря люди сидели на стульях или стояли, сбившись в кучку, около стола.

Из-за света небольшой лампочки лица у одних казались желтыми, у других — серыми или вовсе сливались с темнотой, у третьих, напротив, резко выступали из тьмы.

Лицо Дрэгана было суровым, хмурым, в глазах светились мятежные огоньки. В его руках, крепко сжимавших спинку стула, чувствовалась огромная сила. Рядом с Дрэганом стоял Тебейкэ с задумчивым, серьезным и решительным выражением на безбородом, казавшемся совсем белым лице. Киру витал в облаках. Его мысли были далеко-далеко. Он мечтал. Несколько дальше стоял профессор. Он был спокоен. Время от времени он наклонял голову набок, будто отдаваясь во власть воспоминаний. Трифу, напротив, сидел с растерянным выражением на лице, обхватив подбородок ладонями. Напрасно он пытался нахмуриться. В его глазах можно было прочитать полный отчаяния вопрос, а руки невольно выделывали какие-то странные движения. Через тонкие занавески на окнах виднелись тусклые огни на площади и редкие лампочки в окнах зданий напротив. Левее, намного левее, на высоком столбе, горели только две лампочки под матовым стеклом. И над всем этим застыла странная и тяжелая атмосфера ожидания. Тем более странная и тяжелая, что это ожидание не имело никакой определенной цели. Люди смотрели в землю, тяжело дышали, мучимые тысячами мыслей.

Тонкие губы Дрэгана были полуоткрыты, и казалось, он вот-вот заговорит. На самом деле он мучительно думал. За одно мгновение перед ним протекла целая вечность. И странное дело, он быстро освоился с этим новым ощущением, которое уже испытал однажды, когда оказался один на один со смертью. Глубокая складка пролегла у него меж бровей. Трепещущее пламя, казалось, старалось высветить по очереди каждую черту его лица. Время от времени все смотрели на него, будто ожидая, что он скажет.

Но тут в темном холле послышался глухой удар. Скрипнули двери, затем раздался топот, словно кто-то побежал и споткнулся. Все бросились к двери.

— Стой, кто здесь?..

— Я… — ответил через секунду тихий, перепуганный голос.

Киру, выставив руки вперед, направился в темноту, туда, откуда раздался шум, и вернулся с тщедушным, съежившимся журналистом.

— А, центральная пресса! — протянул заинтригованный Тебейкэ.

Растерянный, Катул Джорджеску держал в руке какие-то листы бумаги.

— Да, центральная пресса!.. — пробормотал он без прежнего энтузиазма. — Я вас приветствую. — Он обвел всех взглядом, потом посмотрел в сторону темнеющего коридора и слабо освещенной двери и добавил: — Значит, я еще жив! Или и на том свете берут штурмом примэрии?

Никто ему не ответил, и он застыл с вопросительным выражением лица.

— Почему ты не вышел вместе со всеми? — спросил его Дрэган.

— С кем — со всеми? — удивился журналист. — Что, первый эшелон уже отправился на тот свет?

Дрэган не был настроен шутить. Тем более что этот фразер, скорее всего, издевался над ними. Дрэган пропустил его вперед и сердитым тоном сказал:

— Это зависит от того, что ты понимаешь под «тем светом». В любом случае ты упустил шанс.

Катул остановился на пороге кабинета и с недоумением посмотрел на Дрэгана. Тогда откуда-то из темноты, словно борзая, преследующая дичь, выскочил Трифу.

— Несчастный, ты упустил такую возможность! Те все спаслись! Спаслись… Они все вышли из здания!

Катул отпрянул в сторону, но не смог избавиться от Трифу, который как сумасшедший схватил его и начал трясти изо всех сил.

— Как ты мог упустить такой случай! — кричал он.

— Тварь! — сплюнул Катул сквозь зубы.

— Упустил, глупец, упустил! — задыхаясь, выкрикивал Трифу, и его длинные костлявые руки готовы были схватить журналиста за горло.

Тут к ним подскочил Киру и вырвал Катула из рук Трифу.

— Негодяй! Говорил, что коммунист, а теперь уже не можешь сдерживать себя!

Трифу попятился назад и наткнулся на письменный стол примаря.

— Товарищи… Я признаю, что ошибся, — пробормотал он. У него был такой вид, что на него жалко было смотреть. — Да, товарищи, прошу поверить мне, я сам осуждаю свои поступки.

Дрожащими руками он с жадностью схватил кружку с водой, приготовился пить, но в кружке не осталось ни одной капли воды. Трифу медленно поставил ее на место.

Все остальные снова собрались возле письменного стола, только Катул остался один возле двери, сбитый с толку, растерянный, с посеревшим лицом. Даже одежда на нем, казалось, поблекла.

— Что с тобой?! — спросил его Дрэган.

Журналист сделал несколько неуверенных жестов, словно слепой: из его глотки вырвался лишь неопределенный звук, и прошло немало времени, прежде чем он смог ответить.

— Я пошел в одну из комнат наверху, в мансарду, чтобы написать статью. Я ведь для того и просил у вас бумаги. Все думал, думал и заснул… Знаете, усталость. Всю ночь ехал поездом, — словно извиняясь, говорил он. — Когда проснулся, было темно, хоть глаз выколи. Я подумал, что… кто знает, может, пока я спал, нас взорвали и я уже сплю вечным сном… Потом услышал, как внизу выкрикивают ультиматум. Я подошел к окну и посмотрел вниз. Знаете, я все видел! Видел бикфордов шнур! Он идет к динамиту, заложенному под примэрией. Толстые шнуры я видел, как их проверяли. Ведут все к одному месту, к какому-то черному ящику. Мне почудилось, что меня заметили, и тогда я на ощупь побежал в темноте сюда. Открыл дверь и споткнулся. Вот и все. — И поскольку все смотрели на него, не говоря ни слова, он продолжал: — Что вы так смотрите на меня? Жалеете меня, что ли? Сочувствуете, что мне не удалось спастись?! Это неудивительно! — сказал он совсем другим тоном, убежденно. Затем печально, совсем печально добавил: — Я самый великий неудачник в мире! Поверьте: в картах мне не везет, женщины не принимают меня всерьез, на службе я десять лет, и все репортер… Когда у шефа что-то не ладится, он на мне срывает зло. Мало того! Я вошел в эту самую примэрию, хотя меня никто не посылал сюда. Потом я ушел от вас как раз в тот момент, когда, как вы говорите, мог бы спастись… Сами посудите, это ли не невезение?.. — И так как все молчали, он подумал, что ему не верят, и продолжал: — Ведь нелегко во второй раз убедить самого себя в том, что лучше умереть, чем жить?