Лагуны поэтической памяти
Неправильно будет сказать, что данная книга — попытка автобиографии. Это скорее анамнез из выборочных сведений, надиктованных писательнице Анне Бру её памятью. Достаточно неприглядной была советская действительность описываемых ею времен. Под пером автора очевидная фантасмагория обрела порядок и дисциплину. Нарочито смещаемой повествовательной линии не удается остудить читательский интерес. Напротив, не кантиленное течение хроник помогает самобытной писательнице приоткрыть свою душу.
«С последней прямотой», как у Мандельштама. А второстепенное для неё, и это твердая позиция, как в том же стихотворении великого поэта, «лишь бредни, шерри — бренди». И в этом Анне Бру удается читателя с неизменным успехом убеждать.
Что же скрывается под эмоционально минимизированным названием «Хроники»? Все как полагается — детство, отрочество, юность. И совсем не простое становление личности. Ведь это особый груз — видеть жизнь не как зашоренное прохождение во времени из точки «А» до точки, скажем, «КА». А пропускать каждый шаг на этой сложной по обстоятельствам дороге через призму врожденного дара художника.
«Висевшие в коридоре оленьи рога меня завораживали. Я рано поняла, что жизнь несправедлива. Вчера этот олень бродил в первозданном лесу, а сегодня кучка пьяных, незнакомых людей легкомысленно вешала свои поддельные бобровые пальто на его грандиозные рога. Оказавшись в нашем доме, эти незнакомые люди надолго исчезали из их собственных жизней» — вспоминает Анна страницы раннего детства. Читатель волей — неволей начинает сопереживать; доходчивый, доверительный язык писательницы делает каждого углубляющегося в эту книгу соучастником описываемых событий.
Тернистым, непростым был путь главной героини. Тем более что, как зафиксировала Анна, они с братом «унаследовали от прежних поколений внутреннюю тревогу, неуверенность и утрированное чувство хрупкости окружающего мира».
Представленные в «Хрониках» персонажи не сугубо встречавшиеся автору в ту или иную пору личности, а в большинстве суммированные, обобщенные герои из среды советских подростков её поколения. Она видит их на расстоянии, описывает без прикрас, но не отделаешься от теплоты и нежности, которые неотступно движут автором.
Исторически написанные по-английски, «Хроники» предстают перед нами в авторском переводе. Переведены далеко не все главы. Есть надежда, что настанет час, и свет увидит объемистый том «Панк-хроник» Анны Бру.
Читатель имеет возможность отыскивать смысловые увязки с прозаическим текстом в опубликованных под общей с ним обложкой стихах. Несомненно, что отыщет, но стоит ли, если вдуматься, это делать? Как и не стоит искать истоков её стихосложения в творческом наследии её отца, прекрасного поэта Юрия Гордиенко. Впрочем, может быть со временем кто и займется этим. И обнаружит: истоки истоками, но Анна Бру — поэт интересный, самобытный. И если чувствуется порой в её стихах какая-то недосказанность, то это лишь подтверждение тому, что душа поэта — тайна. Как пишет поэтесса:
— Моей души сиротской беспризорность
В букетах роз твоих погребена.
Павел Козлов
Панк-хроники советских времен
Никогда никому ничего не говори.
Дж. Д. Сэлинджер «Над пропастью во ржи»
Мои первые воспоминания не так уж плохи. Мне помнится, как я смотрела в замочную скважину. Год 1958-й от рождества Христова. Я в коридоре, в котором семь дверей. Одна из них ведет в мир. Сегодня и каждый день она закрыта, пока кто-нибудь из моей родни её не откроет. Я жду и надеюсь.
Когда дверь открывается, я вижу Землю под лестницей в овальном, туманном окне и представляю, как покину это место навсегда.
Я родилась в Москве, в СССР, в 1956 году, внепланово. Мои родители, за четыре года до моего рождения, были вовлечены во взрывоопасные и непредсказуемые отношения. Один был похож на электрический провод: тонкий, интенсивный, сильно заряженный, с плохой изоляцией. А другая — тихая, гладкая, как медуза, набожная, но ядовитая. Всем было ясно, что они друг другу не подходят, кроме них самих. Они боролись за совместный призрак счастья, уничтожая в этой битве всех и вся. Я результат этой неистовой борьбы. Я их гибрид.
Однажды мой отец с балкона пятого этажа выбросил на тротуар холодильник. Никто не пострадал, нам повезло.
Моя мать, в один конфликтных дней, методично изрезала на мелкие кусочки шубу, привезенную из Чешской республики. Шуба принадлежала одной из поэтесс — подруг моего отца. Нам повезло опять. Никто не был убит.
Молчаливая выносливость, благославенный, удивительный дар, не относился к ниспосланным моим предкам достоинствам. Моя мать, какие бы действия она не предпринимала, и как бы ни кипела внутри, не срывалась на крик, но действовала. Она поджимала губы, стискивала зубы и в дело шли тарелки, ложки, стулья, колбаса. Мама не нападала, а защищалась. Она осталась сиротой в подростковом возрасте. Её мать, моя бабушка, обварилась кипятком и умерла мучительной смертью на глазах у мамы. Родственники приехали из деревни и забрали последние пожитки. Ей дали опекуна, который попытался её соблазнить и прописаться у неё в комнате. Защищаясь, она разбила окно табуреткой. Соседи вызвали милицию и опекуна забрали для выяснений. Суд оказался на стороне мамы, так как у опекуна уже была судимость. Иллюзий у мамы не осталось. Суровая действительность диктовала.
