Власть - [76]

— Нет, верю, верю! — ответил взволнованный профессор. Он вдруг почувствовал потребность открыться Дрэгану, как человеку более зрелому и мудрому, чем он сам: — Честно скажу вам, я сожалею об одном: где-то рядом в этот час одна старушка, думаю, сидит у окна и ждет меня… И она не знает, что ее муж умер, удовлетворенный в душе, и будет горько оплакивать его. Да, да, я хотел бы только одного: чтобы она была убеждена, что я умер удовлетворенный, потому что понял ход истории. Я не говорю сейчас громких слов, но только она одна знает меня, и только она поняла бы меня. — Он взволнованно оглядел всех и, словно в подтверждение сказанному, продолжал: — Да, да, она ожидает меня у окна. Здесь, за площадью… Небольшой домик, заросший плющом и вьюнком. Сначала надо идти по улочке, что проходит возле банка, потом повернуть налево. Об этой улице я давно хотел сказать вам, господин примарь. Она называется улицей Марка Аврелия, а невежды написали «Марку Аурел». Нужно сменить надписи, господин примарь. Вы люди цельные, не потерпите невежества.

— Улочка возле банка?

Профессора обрадовало, что Дрэган помнит, и он, повернувшись к нему, с волнением в голосе ответил:

— Да!.. — Профессор был восхищен. Он словно приблизился к своему дому, к исполнению своего желания на несколько шагов.

— Там, где пивная?

— Да!

Дрэган некоторое время молчал, но потом не смог удержаться и вздохнул:

— Какое холодное там пиво летом!

Слова его долго плыли в тишине, и каждый переживал их по-своему.

Катул медленно подошел к нему и пересохшими губами четко повторил каждое слово по слогам:

— Хо-лод-но-е пи-во?

Встретив взгляд Дрэгана, журналист застеснялся и, будто извиняясь, поклонился:

— Извините! Случайно вырвалось у меня. Знаете, очень хочется пить. — И вдруг совсем другим тоном добавил: — Но ведь мы все равно умрем! — Он подошел еще ближе и продолжал: — Позвольте считать вас своими братьями… Прошу вас, не смотрите на меня с недоверием! Я не такой уж плохой! — С этими словами он схватил большую руку Дрэгана.

— Ты хороший парень! — ответил, грузчик. — Как тебя зовут?

Журналист беспомощно развел руками:

— Катул или еще как иначе, какое это теперь имеет значение? Дома меня называли Костика. Катул — это псевдоним. Звучная подпись, и все.

— Костикэ! — воскликнул почти весело Тебейкэ, вспомнив что-то. — Нашего «журналиста» тоже Костикэ зовут.

Все замолчали, удивленные неуместной радостью, прозвучавшей в голосе Тебейкэ. В той атмосфере она показалась им зловещей.

Через некоторое время Киру сказал:

— Не услышим мы больше, как наш Костикэ кричит: «Газеты! Победа национально-демократического фронта! Покупайте газеты!»

Киру печально вздохнул, но Дрэган успокоил его:

— Не говори так, Киру… Увидишь, и часу не пройдет, как все услышат Костикэ! Разве не видишь: это они окружены, а не мы! Собравшийся народ окружил их кордоны! — Он почти кричал. Может, из-за того, что сдали нервы, он больше не сдерживался.

Дрэган подошел к окну, но оставался там лишь несколько секунд.

— У нас нет больше времени, — повернулся он к остальным. — Мы должны принять решение. Послушайте, что я вам скажу: я не имею права оставить вас умирать здесь. Понимаете? Поэтому выходите из примэрии! Сейчас же выходите! Положение не изменится. Оно не станет хуже, понимаете?! — закричал он. Люди стояли с окаменевшими лицами. — Почему молчите? Вы понимаете?!

Нет, они не понимали и только молча, не мигая смотрели на него. Никто не сделал ни единого движения.

— Понимаете, что я не имею права оставить вас умирать здесь?! — снова крикнул он. — Уходите! Те, на площади, считают, что нас здесь очень много. Если несколько человек выйдут — это не имеет никакого значения. Уходите!

В помещении сохранялось тяжелое молчание. Дрэган застонал. Бросив на них суровый взгляд, он произнес сквозь зубы:

— Хорошо!.. Тогда выйду я. Выйду и подниму руки… Сдамся им. Когда в их руках окажется примарь, они не взорвут примэрию. — После секундного молчания он продолжал: — Не важно, что я скомпрометирую себя! Я один и могу ошибиться, могу оказаться трусом. Люди будут презирать меня, но не партию. Потому что вы останетесь здесь представлять партию. Да, да! — говорил он все с большей горячностью и решительностью. — Завтра оповестите всех, что Дрэган оказался трусом, сволочью. Ну что вы так смотрите на меня?! Почему молчите? Ну скажите же что-нибудь, черт вас возьми!

— Ты не трус, Дрэган, ты не трус! — только и услышал он из уст Тебейкэ.

Дрэган зло посмотрел на него, будто хотел испепелить взглядом.

Тут с площади послышалось еще громче, чем раньше:

— Эй вы там, в примэрии! У вас осталось шесть минут! Шесть минут! Сейчас для показа мы взорвем повозку с Алексе. Собравшиеся на улицах уходите, иначе…

Сильный взрыв осветил и встряхнул все вокруг. Стекла в окнах вылетели и разбились на мелкие осколки. Лампа погасла. Занавески заходили ходуном, и в помещение проник холодный воздух. Холодный и влажный, как подстерегавшая на площади смерть.

— Дрэган, откроем огонь! — предложил Киру. — Я не хочу умирать так.

Дрэган не ответил ему и только посмотрел на него с прежней злостью.

— Так вы не хотите выходить?! — Он понял. Понял их молчание, их взгляды, все понял. — Хорошо, но и умирать по-глупому мы тоже не будем. Берите оружие! Позовите снизу Тасе! — Он опять подошел к окну. Посмотрел на толпу, скапливающуюся позади кордонов солдат и горящих обломков повозки. — Не испугались взрыва, — произнес он с явным удовлетворением в голосе. Может, он даже улыбался. Увидев Тасе с оружием, бросил тому: — Тасе, на площади пикет, тебе незачем больше стоять у двери. Нас четверо. Вот что я думаю: каждый из нас выберет себе место. Ты на чердаке, на самом левом крыле. Тебейкэ на правом крыле, я здесь… Понимаете? И все возьмем на прицел человека с подрывной машинкой. Как он нагнется к ней — стреляем. Это наш единственный шанс. В любом случае, прежде чем мы умрем, мы отправим на тот свет не одного!.. Понимаете? Хорошо. Все по местам.