Владимир Шаров: По ту сторону истории - [199]
Шаров сопоставляет ситуации из различных исторических периодов, культур, уровней развития и с помощью фантазии выстраивает поразительные параллели. Действительно, если энцев крестили, то почему бы им не отправиться на своих оленях через белорусские болота в Святую Землю? В тех частях романа, где действие происходит в реальном времени, и дети, и энцы, отправившиеся в Святую землю, пропадают без вести или погибают. Но все основные сюжетные линии романа стягиваются в эпизод заключительной процессии – видение одной из центральных героинь романа, юродивой и праведницы Дуси. Дуся может провидеть будущее, как она делает это в начале «Будьте как дети». Когда заболевает маленькая девочка, вместо того чтобы способствовать ее излечению, Дуся, наоборот, выпрашивает для нее смерть: «Сейчас она – чистый ангел – умрет – сподобится рая небесного, а дай ей вырасти – греха будет столько, что никакие молитвы не помогут» (БКД 10).
Шаров дискутирует со сторонниками поучительного, дидактического взгляда на литературу, на ее способность формировать или искажать картину мира в угоду политической или иной конъюнктуре. Стоит отметить, что он не подвергает сомнению право Веры на художественный вымысел, хотя вся ситуация представляет собой, конечно, ироническое описание советской детской литературы: здесь есть и гротеск, и пародия на детские книги о революционерах, и на советский фольклор (так называемые «новины» – советские былины), и на культ Ленина. По плану Веры, когда поколение детей, взращенное на подобной литературе, повзрослеет, эти былины постепенно приобретут статус официальных биографий и исторических документов. Это должно случиться, по ее расчетам, через поколение, или через тридцать лет. Отметим здесь пересчет времени по поколениям, что соответствует времени памяти.
Умирание по Шарову – это «отступление в детство». Сюжетная линия о судьбе праведницы Дуси заканчивается описанием последних месяцев ее жизни, в параллель к сюжету о последних годах жизни Ленина. Для автора будущее и есть возвращение «на круги своя», к библейским и мифологическим истокам. В заключении романа «До и во время» на вопрос повествователя «А с нами что будет?» следует очень неопределенный ответ: «Не знаю, похоже, что нас пока сохранили как память о той жизни. Если Господь решит продлить ее – мы останемся. Начнет все сначала – уйдем. Так же, как и другие…» (ДВВ 354).
По мысли Шарова, в историях человеческих судеб просматриваются модели кругового движения. В романе «След в след» жизнь как движение по кругу представлена в буквальном смысле слова: персонажи Николай, его жена Катя и их дети много лет живут внутри карусели в местном парке культуры и отдыха. А брат Николая Сергей, пациент психиатрической больницы, наблюдая чередование периодов спокойствия и беспорядков среди больных, обнаруживает, что жизнь в отделении «подчинена строгой цикличности. Цикл, словно отмеренный по линейке, продолжался ровно три месяца и кончался бунтом» (СВС 139). По кругу бегут преследуемые и преследователи в «Репетициях».
Но все же для Шарова ход времени определяется не столько цикличностью, сколько повторением некоторых базовых мифологических моделей. В «Царстве Агамемнона» он дает автокомментарий: «Забегая вперед, скажу, что, в сущности, перед нами история Электры… В повествовании микенский царь выступает под фамилией Жестовский» (ЦА 39). Комментируя исторические «круги» Шарова, М. Эпштейн называет их глубинными матрицами, формирующими религиозно-философскую базу национального сознания705. Шаров интерпретирует российскую историю через эту многослойную матричность, включающую ветхозаветные и новозаветные параболы, экскурсы в западную историю и мифологию.
В романах Шарова мы нередко замечаем кольцевую композиционную структуру. «Старая девочка» начинается с описания самого благополучного, счастливого периода жизни Веры, когда она ведет поистине «райское» существование в Грозном: близко к природе, среди семьи и друзей, окруженная всеобщей любовью. А заканчивается роман тоже в идиллической обстановке: Верины последние годы проходят на фоне уютной жизни на подмосковной даче.
Кольцевая конструкция другого рода выстроена в романе «Будьте как дети»: образы невидимого града Китежа и открывают, и завершают его. Роман открывается одним из лучших образцов шаровского гротеска, сатирическим изложением событий Первой мировой войны, с которой для автора начинается цепь трагедий ХX века. Когда во время войны для поднятия патриотического и боевого духа была поставлена опера Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже», результат получился обратный ожиданиям. «Прослышав, что Святой град дано узреть лишь праведникам и что воды расступятся и он в прежнем великолепии всплывет из пучины прямо перед приходом Спасителя, солдаты раскаялись в грехах и, по донесениям генералов весны–лета семнадцатого года, целыми армиями стали покидать позиции и уходить на его поиски» (БКД 8). Эта фантасмагория включает как псевдоисторическую хронологию, так и описания придуманных постановок, в особенности постановки Дягилева с декорациями Чюрлёниса. Зеркальным отражением вступления является финал романа: бесконечная процессия жертв войн и насилия ХX века крестным ходом направляется для погружения в озеро Светлояр. Так время истории смыкается с бесконечным круговоротом мифологического времени.
