Владимир Шаров: По ту сторону истории - [198]

Дети здесь, в отличие от взрослых, понимаются как неиспорченные, не приученные хитрить и лицемерить, искренние создания:

Что бы они ни делали, все было полно такой детской веры в свою правоту, такой детской убежденности, честности и бескомпромиссности, что за ними пошли многие и многие, и все, кто пошел, были преданы им до конца (Р 82).

Намеренно не делая разницы между раскольниками и никонианцами, ставя их на одну доску, Шаров акцентирует свойства детства как способа отношения к действительности.

В последующих романах мотив детства разрабатывается подробнее, дети часто сопоставляются со стариками. Старение описано как процесс возвращения в детство. Дети – чистосердечные, простодушные, наивно-доверчивые, им, по евангельской притче, открыта дорога в Царство Небесное. В «Будьте как дети», своем, может быть, наиболее эмоционально пронзительном романе, Шаров включает страдающих детей в число обездоленных, к которым обращены лозунги большевиков, обещающих царство небесное и рай на земле. Самые обездоленные из детей – это слепоглухонемые, живущие в интернате по соседству с Лениным, а также беспризорники. Другая социальная группа – крохотный северный народ энцы, по-детски наивный и беззащитный. Приняв крещение и присоединившись к большевикам, энцы также становятся избранным народом и собираются прямо на своих оленях добраться до Святой Земли.

Название «Будьте как дети» представляет собой не только цитату из Евангелия (Мф 18:3), но и отсылку к Николаю Федорову. Федоров эту заповедь интерпретировал в смысле «будьте как дети своих отцов»: «Только понесшие утрату дети, то есть сыны умерших отцов, полагают начало искусству или делу»702, то есть продолжают дело отцов по строительству «храма» жизни. С «отцецентрической» идеей Федорова о сохранении памяти об отцах несколько полемически перекликается сюжетная линия о крестной матери автора-повествователя, юродивой Дусе.

В этом романе Шаров сравнивает две концепции детства. Первая принадлежит Ленину до его болезни, Ленину того периода, когда он детей откровенно не любил: «Ленин привык считать ребенка за что-то вроде заготовки, обычной болванки, из которой полноценная рабочая особь может получиться лишь после тщательной обработки» (БКД 118). Ленин относился к детям с неприязнью, называя их изворотливыми, трусливыми, жестокими, «анархистской дрянью». Детей надо перевоспитывать: «выковать, выточить из мало на что пригодного материала закаленных, преданных революции работников, свою смену» (БКД 119).

Но по мере того как болезнь прогрессирует и Ленин сам начинает впадать в детство, он все больше и больше видит в детях своих союзников. Полупарализованный и почти лишившийся дара речи после двух инсультов, он знакомится со слепоглухонемыми из инвалидного интерната и беспризорниками, потерявшими свои семьи, то есть с жертвами как природы, так и социальных потрясений. Вместе с тем слепоглухонемые дети – это те, кто живет буквально «на ощупь», у кого контакты с окружающей действительностью крайне ограничены.

Ленин, раньше напрямую не имевший дела с детьми, начинает испытывать к ним интерес и строить из них новую партию, которую он поведет в Святую землю, в Иерусалим по лунной дорожке через Черное море – наподобие нового крестового похода детей. Тем самым расширяется смысл евангельской параболы: получается, что в Святую землю вместе с детьми смогут попасть и старики. Эту ситуацию можно прочитать и как метафору «детства революции», ее раннего наивного этапа, когда вера в светлое будущее была еще на подъеме. Или же весь блок о Ленине – это переложение евангельской параболы о слепых703.

В финале образ Ленина раздваивается на взрослого и ребенка, на беспощадного лидера и жертву. Показательно, что похороны Ленина сопровождаются традиционным плачем. Но оплакан он хором девушек, а не старух, хотя по традиции покойников оплакивают старухи. Это травестия плача. Ленин участвует в процессии жертв ХX века, направляющихся под воду озера Светлояр. В одной группе участвует взрослый Ильич, «комиссар, снова здоровый, полный сил и энергии», а в другой группе «под поминальный плач латышские стрелки, склонив голову, степенно несут маленький, обтянутый черным крепом гробик. В нем резиновый голыш и фотография того же Ленина» (БКД 399). Эта сцена отражает двойственность фигуры Ленина как новозаветного «дитяти», ведущего обездоленных в светлое будущее, и как одного из «соблазнителей», которому грозит смерть страшнее, чем гибель в морской пучине, и который вместе с другими уйдет под воды озера.

В «Старой девочке» предлагается альтернативный вариант происхождения и детства Ленина. Вера Радостина, которая персонифицирует революционную веру, педагог по профессии и по призванию, с энтузиазмом собирается сочинять детские книги. Она хочет писать «совсем новые советские сказки» о знаменитых вождях партии, «настоящие былины», в которых наконец-то будут разъяснены события последних двадцати лет, или 1917–1937 годов, при этом она не подвергает сомнению свое право на вымысел.

Радостина успела сочинить две былины: одну о жизни Емельяна Ярославского, известного своей антирелигиозной деятельностью, а другую о Ленине, и обе они не имеют никакого отношения к действительным биографиям, и конкретные даты там тоже придуманные. Зато обе представляют собой увлекательное чтение, в них много приключений: «убийства, погони, схватки следовали одна за другой и понравились бы самому Нату Пинкертону» (СД 33). В жанре народной сказки написана былина о Ярославском, который выступает в роли былинного богатыря и борется с церковниками. А повесть о Ленине больше похожа на авантюрно-любовный роман, на который Вера проецирует свои отношения с мужем, подругой и мужем подруги. Но главное, что там обсуждается, – проблема легитимности власти Ленина и большевиков. По сюжету повести, называвшейся «Свое взял, а не чужое похитил» и включавшей и тайную страсть, и измену лучшей подруги, и подмену младенцев, Ленин и его братья и сестры являются незаконными детьми императора Александра III (СД 30–35)