Вкус любви - [27]

— Это ужасно.

— Что ужасно? — спрашивает Месье.

Я грустно улыбаюсь.

— Ты сам знаешь что.

В ответ — молчание, я вижу его восхитительные брови, не выражающие ничего, кроме загадочного сопереживания, — словно остаток наивности, которую не искоренил опыт. Наши две жизни несовместимы во всех отношениях: твоя жена, твои дети, мои родители, Андреа. Это ужасно, что я о них уже даже не думаю. Посмотри на меня. Мой парень уехал в Бразилию неделю назад, и до встречи с тобой я с нетерпением ждала его возвращения. Теперь оно меня пугает, потому что я совершенно не представляю, как встречаться одновременно с ним и с тобой. Я даже не знаю, как держать вас обоих в моей несчастной голове, ведь ты сейчас занимаешь все мои мысли, и я не хочу ничего менять. Вот что ужасно.

— Я подумаю, как нам лучше встретиться во вторник, — говорю я, отступая назад.

— Ты не представляешь, как я этого жду, — отвечает Месье, в последний раз касаясь моих пальцев.

Во мне тоже ликует этот драйв жизни: единственное, о чем я думаю, направляясь к улице Риволи, — как при ходьбе выглядит моя попа. Нет нужды проверять — я чувствую на себе взгляд Месье до ближайшего поворота.

— Ты красивая, — пишет он мне две минуты спустя.

Месье

Твое письмо… граната с выдернутой чекой.

Элли

Думаю, ты не совсем понял мою проблему относительно нерва в ноге. Я тебе еще раз объясню, поскольку это очень важно, возможно, даже потребуется операция. Итак, симптомы следующие: как только ты заговариваешь со мной, моя правая нога становится вялой и тяжелой, словно я превращаюсь в улитку. То же самое происходит, когда я думаю о тебе, где бы ни находилась. На критической стадии оцепенение поднимается от бедра к ягодице, и тогда начинается помутнение рассудка с полной потерей ориентиров, что превращает любую деятельность с участием моих мышц в сексуальную стимуляцию. Ходьба, например, становится предварительными ласками. Меня-то это не слишком беспокоит, но когда я не одна, это не очень удобно. Все равно что испытывать оргазм при каждом зевании.

Я не знаю, как называется этот нерв, но, думаю, проблему нужно как можно скорее прояснить. У меня нет ни малейшего желания превращаться в устрицу (это они целыми днями лежат раскрытыми и ловят на лету сперму устриц-самцов, болтающихся в море. Настоящие шлюхи).

Но не будем слишком беспокоиться. Сегодня вечером я узнала, что во вторник утром состоится семинар, касающийся вопроса неизвестных нервов моей ноги. Семинар относительно короткий, но содержательный. Я готова стать подопытным кроликом для любых экспериментов, при условии, что меня будут лечить как нужно и мне станет хоть немного легче. Сейчас, когда я пишу эти строки, то почти не могу шевелить ногой.

С другой стороны, поскольку я вижу: ты еще не получил моего сообщения о том, что я делала с четырех до семи, рискуя повториться, настаиваю на столбнячном аспекте моего вечернего оргазма. Родители еще никогда не заставали меня в тот самый момент, но мне бы не понравилось, если бы именно в этот вечер они ворвались в мою комнату под каким-либо патетическим предлогом. Даже во время самого посредственного оргазма трудно сохранять человеческое выражение лица и адекватность, чтобы ответить маме: «Не-е-е-ет, я не знаю, куда делся твой платок. Гермес, оставь меня в покое!..». Обычно мне кажется, что я сохраняю нормальный облик — глаза у меня не закатываются, уши не краснеют. Зато на этот раз я чуть не потеряла сознание.

Не говори мне об обмороке в операционной. После этого я невероятно возбудилась.

Я до сих пор не раскрыла тайну царапин, появляющихся на моей спине после каждой нашей встречи. Сначала думала о стигматах вины, но это невозможно в принципе, поскольку чувство вины мне совершенно незнакомо. Я ощущаю себя неприкосновенной, это ужасно; вот уже два дня я раскалена добела и не нахожу покоя.

Поэтому нам нужно обязательно увидеться во вторник. В этом я абсолютно уверена. И жду всех твоих «может быть», о которых ты говорил по телефону.

И я ложусь спать.

И буду себя трогать.

И думать о тебе.

Надеюсь, не помешала тебе сегодня утром.

И в лифте клиники нет камеры.

И скажи им, чтобы они поставили еще более ветхий лифт, который поднимался бы между этажами три часа.

До завтра.

Элли.

Месье

Мне тебя не хватает.

Телефонные ласки с Месье под моим горячим одеялом в восемь часов утра. Я только что проснулась и пребываю в приятной истоме.

— Ты что-нибудь написала вчера?

— Честно говоря, нет. Покрутилась немного вокруг и успокоилась, — признаюсь я, чувствуя раздражение, смешанное со стыдом.

— Ты должна писать! — ворчит Месье.

— Знаю, знаю…

— Я серьезно, Элли. Ты уже знаешь, о чем будешь писать?

— М-м-м?

— Напиши о нас. О нашей истории.

— Да? А что можно о нас написать?

— Ну… не знаю! Ты же писатель! Когда я читаю твои послания, воспринимаю их словно выдержки из романа. Придумай роман о нашей истории!

Общаясь так, я рассеянно ласкаю себя, надеясь, что красивый, возбуждающий голос скажет мне что-нибудь более фривольное… В этот период Месье каждый день подталкивает меня к писательству. Но что может быть оригинального в истории связи женатого мужчины с племянницей одного из своих коллег? Однако я не стану понапрасну задевать его литературную гордость.