Замок МакКейб, Северо-Шотландское нагорье.
23 сентября 1812 года
— Ты уверена, что хочешь этого, Прю? — спросила Эмили.
Мисс Пруденс Этчингем отвернулась от окна. Ее нахмуренные брови послужили достаточным ответом.
— Но ведь ты должна признать, что чай у леди Карнэч, поданный нам по приезде, был лучше всего, на что способна экономка моей матери. Ради таких лимонных пирогов я бы с радостью вышла и за дьявола.
Эмили скрестила руки на груди. Они спорили об этом на протяжении всего пути в Шотландию, а теперь осталось лишь несколько минут до того, как Пруденс встретит своего возможного жениха.
— Лимонные пироги вполне хороши…
— Они куда больше чем просто хороши, позволь заметить, особенно если ты жила на содовом хлебе экономки моей матери, — прервала ее Пруденс.
— Ты не можешь продавать себя за пирог, — настаивала Эмили. — Ты, как никто из всех, кого я знаю, достойна большего.
Пруденс прислонилась к краю кровати, такой высокой, что невозможно было сесть на матрас, не подпрыгнув.
— Ты единственная, кто так думает. Ярмарка невест давным-давно отказалась от меня.
Они расположились в одной из бесчисленных гостевых комнат замка, уже одетые к обеду, в ожидании гонга, который позвал бы их вниз. Эмили признавала, что этот замок бесспорно превосходит владения Этчингемов в Лондоне. Замок был настолько велик, что Эмили и Пруденс поселились в отдельных комнатах, — роскошь, которую редко позволял их статус старых дев.
А если Пруденс последует плану, подготовленному для нее матерью, то ей будет принадлежать весь замок, не только маленькая гостевая комнатка. Большинство девушек двадцати шести — двадцати семи лет были бы счастливы получить предложение от графа. Но лицо Пруденс было бледным под локонами высокой прически, в которую она собрала свои светло-каштановые волосы. И желтое платье лишь подчеркивало ее бледность — придавая ей болезненный, а отнюдь не счастливый вид.
— Тебе не нужно одобрение ярмарки невест, — возразила Эмили. — Если ты просто немного подождешь, возможно, одно из твоих исторических исследований принесет тебе определенную прибыль.
Пруденс улыбнулась, но глаза ее остались печальны.
— История продается куда хуже романов. И лучше выйти замуж, чем остаться старой девой в компании моей матери.
Эмили принялась теребить нитку на распустившейся кромке перчатки.
— Мне кажется, мы могли бы сбежать через год или два. Как только мне исполнится тридцать, моя мать наверняка позволит мне обосноваться в коттедже в сельской местности. И никто не будет возражать, если ты ко мне присоединишься. И тогда ты сможешь изучать историю, а я писать свои романы, не опасаясь разоблачения.
— И как же я буду платить за коттедж?
— Если ни одна из нас не выйдет замуж, нас обеспечит наше приданое. К тому же, если мои книги продолжат вызывать интерес…
Пруденс снова ее прервала:
— Твое приданое, возможно. Но мое не позволит мне купить даже новую пару перчаток. Матушка говорит, что в моем возрасте и без гроша за душой я должна благодарить Бога за любого мужчину, который обратит на меня внимание. А от графского титула Карнэча у нее просто слюнки текут.
Эмили прекратила пощипывать перчатку и с виноватым вздохом натянула ее на руку.
— А ты не думаешь, что именно это может стать причиной, по которой ты не выйдешь за лорда Карнэча? Ты с ним даже не знакома. Наши матери очарованы леди Карнэч, потому что провели с ней лондонский сезон, но они ничего не знают о ее сыне. Она сказала, что он собирается заняться политикой — что, если за этого хлыща не хочет выйти ни одна дама? Что, если его вкусы окажутся извращенными?
На последнем слове ее голос упал до шепота, но Пруденс захихикала.
— Я видела те же иллюстрации, что и ты, Милли. И за эти лимонные пироги готова смириться с легкой извращенностью.
С легким румянцем, окрасившим щеки, Пруденс внезапно стала выглядеть куда моложе своих лет. Эмили вздохнула:
— Не принимай пока решения, Прю. По крайней мере, пока не увидишь его. Он может оказаться полным огром[1].
— Если он огр, я, конечно же, за него не выйду. И даже за сотню пирогов не соглашусь стать его платной политической партнершей. Но я не могу отвечать всем отказом, как ты. Вполне возможно, это мой последний шанс.
Сердце Эмили сжалось. В отличие от ее кузины Мадлен, недавно вышедшей за герцога Ротвела, Пруденс была ее лучшей подругой. И самой милой девушкой во всем Лондоне, со скрытым чувством юмора, которое Эмили обожала.
Но милые черты и чувство юмора бесполезны для девушки без приданого. В Лондоне никто не обращал на Пруденс ни малейшего внимания.
Заметит ли ее лорд Карнэч? Ту, настоящую Пруденс, которую знала Эмили? Или он увидит в ней лишь отчаявшуюся женщину, которая в благодарность за его титул и деньги согласится выполнять все его капризы?
— И все же знай, я сделаю что угодно, лишь бы ты этого избежала. Если придется написать еще одну книгу, такую же как «Непокоренная наследница», я это сделаю. Продажи до сих пор сумасшедшие.
— Тебе не стоит больше так рисковать, — нахмурилась Пруденс.
Весной Эмили написала сатиру, отчасти в результате проигранного Мадлен спора, отчасти как месть самым невыносимым будущим поклонникам. Она предпочитала писать готические романы на общественные темы, но книга продавалась несравненно лучше всего, что она написала ранее.