Витязи в шкурах - [14]

Метрдотель замялся.

— Говори! — приказал Заза.

— Люди его боятся.

— Угрожает?

— Нет. Но глаз у него нехороший. Тяжелый. Не всем клиентам нравится… Думаю, лучше использовать на выездных банкетах. Наши их не любят. Сами знаете: чаевых может быть никаких, а вот в морду получить — запросто. Там заказчик у себя дома. А этот сам просится…

— Пусть работает на выездных, — согласился Заза. — И передай ему: не надо больше заходить ко мне каждый день…

* * *

По возвращению из-за границы Мумит самолеты больше не сбивал — русские сделали выводы из потери двух штурмовиков. Но их транспортные вертолеты ползали вокруг гор, словно сытые коровы, и группа Мумита за год сожгла четыре машины, под завязку набитые русскими солдатами. Группа уничтожила также три дорожных конвоя, причем один шел в сопровождении бронетранспортеров. Их и взорвали мощными фугасами, а затем запертую между двух горящих бронированных машин колонну расстреляли из гранатометов и автоматов. Раненых не добивали — русские огрызались отчаянно, а у Мумита было всего четверо моджахедов. Пришлось уйти. Но шуму все равно было много, и люди Мумита много смеялись, когда вечером по телевизору услышали, что на колонну напала спустившаяся с гор многочисленная банда.

Он всегда тщательно планировал операцию, не жалея времени и денег на разведку. Старательно инструктировал моджахедов, не ленясь дотошно отрепетировать с ними на месте, что и как нужно делать. Поэтому за два года не потерял ни одного человека. Всегда щедро платил, даже за ночлег. По этой причине желающих служить под его началом были сотни, но в группу он не брал никого — ходил только с теми, с кем вернулся из-за границы. Зато в каждом селе у него были глаза и уши, а также руки, готовые на время взять автомат или гранатомет. При нужде он мог за день набрать отряд в сотню моджахедов, но нужды такой не случалось. «Шабашников», как называли его моджахеды временных бойцов, Мумит привлекал ровно столько, сколько требовалось.

Операции он проводил только против русских, своих, перешедших на службу к федералам, не трогал. Хасан требовал этого, но Мумит стоял на своем. В маленькой горной стране с ее вековыми традициями кровной мести и прихотливо переплетенными родственными узами, напасть на земляков означало сделать себя волком, окруженным флажками — рано или поздно выбредешь под выстрел. Многие их тех, кто стал убивать «предателей», и выбрели — горцы, получив от русских военную форму и оружие, первым делом занялись поиском кровников. Охотники знали свою страну и народ, обидчиков находили быстро и стреляли метко.

Мумита не искали. О нем даже почти не знали. По стране бродили смутные слухи о каком-то неуловимом герое-мстителе, которых всегда побеждает кафиров, но русские относились к этим слухам как к легендам. Толстые русские генералы не могли поверить, что какой-то горец с горсткой бойцов может наносить столь чувствительные удары регулярной армии, поэтому считали слухи пропагандой врага. Мумиту это было на руку. Его даже не искали за сбитые самолеты: брат, когда к нему пришли, старательно повторил легенду о гибели Карима. Мумита долго не было в стране, никто его не видел, поэтому русские поверили. Как-то Мумит по своему старому паспорту проехал через всю республику, его документы проверили, наверное, раз десять. И никто не заинтересовался.

— Почему ты не используешь смертниц? — спросил его Хасан, когда Мумит в очередной раз приехал за деньгами. — Все так делают.

— У меня хватает мужчин, — хмуро ответил Мумит.

— Смертницы убивают много русских, — продолжил Хасан. — Об этих взрывах говорят на всех телеканалах. А твои операции русские замалчивают. Военная цензура.

— Смертницы взрывают мирных людей, — не согласился Мумит. — А мою жену и детей разбомбили военные. Я буду убивать их, даже если об этом будут молчать все телеканалы. Ты можешь не давать мне денег, если тебе не нравится.

Хасан нахмурился, но денег дал. И когда Мумит приехал снова, дал еще.

Муммит не стал ему рассказывать о Зайнаб. Впервые он увидел ее через полгода после возвращения на родину. Зайнаб было двадцать, но она уже год вдовствовала — мужа убили русские. Зайнаб сама предложила ему помощь, и Мумит после недолгого раздумья согласился. Она стала связником, в ее доме группа время от времени отдыхала, спускаясь с гор. Во время одной такой ночевки Зайнаб сама пришла к нему, и после этого уже оставалась постоянно. Зайнаб оказалась необычайно страстной, ее горячие ласки так изводили Мумита, что наутро он чувствовал себя вконец разбитым, негодным ни к чему. Это пугало его, но спустя день-другой, в горах, он уже с тоской вспоминал ее нежную кожу, маленькую, упругую грудь, сухой жар ласковых губ. Так продолжалось около года.

— Ты не устал прятаться от русских? — спросила его однажды Зайнаб, когда они, обессиленные, лежали рядом.

— Нет! — удивился он. — Почему спрашиваешь?

— Сколько ты убил русских? — не отставала Зайнаб. — Сто? Двести? Триста? Ты отомстил за своих сто раз! Никто никогда не упрекнет тебя, если перестанешь. Зачем тебе еще смерти?

— Я хочу, чтобы они ушли с нашей земли, — нахмурился Мумит.