Витязь. Владимир Храбрый - [13]

.

В огороженном его пространстве, расположенном на холме между сильно обмелевшими в эту пору реками Москвой и Неглинкой, стояли княжеские терема, рубленные из подмосковной сосны, белокаменные соборы Успенский и Архангельский, возведенные при Иване Калите, да еще церковь, тоже каменная, во имя преподобного Иоана Лествичника, построенная всего за одно лето[26].

Как только Кромник солнце прямыми лучами начинало палить, нельзя было спрятаться даже внутри каменных соборов. Владимир и Дмитрий выезжали за Чертолье. Название Чертолье никоим образом не было связано с похожими на указательные пальцы окаменелыми ископаемыми. Чертолье - это граница, черта города, за которой росли боры и рощи.

Ох, и напугали молодые князья однажды тысяцкого боярина Василия Вельяминова, который отвечал за их охрану.

Тогда с ними был еще Ивашка, сын старшего в княжем совете боярина Андрея Свибла. Выехали за Чертолье, оставили коней на попечение рынд[27], которые тут же сели в кружок для игры в кости. Знали, далеко не отлучатся отроки, разве что пойдут в березовую рощу собирать обабки[28].

Но юноши прошли рощу и оказались в сосновом бору. Деревья стройные, высокие, метелки их далеко наверху и хорошо защищают от нещадных лучей. Прохладно здесь и весело, почти под ногами, не боясь, перебегают полосатые бурундуки.

Дым первым унюхал Иван. Он был жизнерадостным, худощавым, в отличие от плотного телом Дмитрия, несмотря на свою хромоту (упал с лошади в трехлетнем возрасте), скорым на ногу, но пугливым:

- А вдруг костры жгут разбойные люди?

- Ты что, в штаны намочил? - подначил боярского сынка Владимир.

- Да не-е… - протянул Ивашка.

- Не-е… Испугался! - настаивал Серпуховской. - То, небось, смолокуры.

- А давайте - разведаем! - предложил Дмитрий.

Позже это войдет в привычку великого князя: никогда он не предпримет большого похода против неприятеля, не изучив досконально обстановку. И добьется того, что военная разведка будет находиться на большой высоте… Не чурался и сам принять в ней участие. В этом ему всегда помогал Владимир Андреевич.

А сейчас отроки быстрым шагом прошли в ту сторону, откуда сильно пахло дымом. Чем дальше, тем хвоя под ногами становилась смолистее и прилипала к подошвам сапог. Здесь сильнее ощущалась духота.

Вдруг деревья как-то сразу поредели, и князья оказались на самом краю высокого холма, по склону которого росли низкие березы и чахлый кустарник.

- Смотрите! Пожар! Москва горит! - воскликнул Дмитрий.

Столько горечи и боли было в его голосе, что Владимир и Иван одновременно взглянули на молодого великого князя. Ведь полыхала столица княжества!..

Отроки увидели, как сразу посерьезнел и будто постарел Дмитрий, словно отдаляясь по годам от них. Ведь после пожара прежде всего ему надлежало думать, что делать дальше…

Сильно горели посады; даже сюда долетал шум огненного вихря - он срывал с крыш доски и стропила и бросал их в объятые пламенем дома.

Звенела медь церковных колоколов, и уже тяжело ухал большой колокол на звоннице церкви Всех Святых. Звонница её уже была также объята пламенем, но прислужник каким-то образом ухитрялся дергать колокольный язык. Как узнают позднее князья, с неё-то, со Всехсвятской церкви, и начался пожар на Москве, отчего и прозвали его Всехсвятским.

С реки Яузы, с Москвы-реки и Неглинной прыгали по бревенчатым мосткам телеги с бочками, наполненными водой; напрягаясь изо всех сил, тянули их в гору лошади, запряженные по трое; у дубовых крепостных стен вычерпывали воду ведрами и лили в бушующее пламя. Но чтобы залить такое море огня, нужно иметь и море воды…

Пылал Посад. Пылал Подол[29]. Пылали Заречье и Занеглименье.

Боровицкий холм будто взлетел вверх, скрывшись в высоком пламени, и Ивашка закричал, протягивая туда руки:

- Ма-а-а-ма!

Он понял, что теперь огонь объял и их родовую усадьбу - огромный боярский дом отца стоял на Боровицком холме.

Владимир прикусил губу, и он мог бы также воззвать к своей матери, которая оставалась наверху в княжеском тереме, но сдерживал себя - молчал, лишь глаза потемнели, а худощавое лицо еще больше осунулось. Дмитрий же тревожился о старшей сестре Анне да о челяди: восемь месяцев назад умер его родной брат Иван, а почти следом за ним и матушка[30].

Великий князь крепко прижал к груди голову рыдающего Ивашки, стал успокаивать:

- Ничего, ничего… Твой отец позаботится обо всех и о наших с Владимиром родных тоже…

Тут раздался голос Василия Вельяминова, разыскавшего отроков:

- Думаю, детки, что княжеские и боярские люди уже перебрались внутрь соборов и переждут там огонь. Слава Ивану Даниловичу, что построил их из камня. Есть где хорониться и от пожара и от ворога…

За два часа, пока бушевал огонь, деревянная Москва выгорела дотла. Немного позже летописец записал: «Весь город без остатка погоре. Такова же пожара пред того не бывало…»

Бывало. Еще как бывало! И в самой Москве и в других русских городах. Скорее всего, старец запамятовал… Или хотел подчеркнуть ужас происшедшего, свидетелем которого оказался сам.

Случившийся пожар в 1337 году был не менее ужасным, когда разом сгорело восемнадцать церквей под Кремлевской горой, после чего Иван Данилович Калита счел необходимым обнести Кромник дубовыми стенами, а потом за ними великий князь создал посады и слободы, названными по имени заселившихся здесь ремесленников - Гончарными, Кузнечными, Камнетесными. Без мастеровых не существовало бы и каменных соборов.